Газкулл Трака: Пророк Вааагх! - Нэйт Кроули

Хендриксен сглотнул, вытер руки о бедра и медленно пошел к ней. После грязной драки, в которой долгие годы назад выковалась их связь, Фалкс всегда дважды думала перед тем, как говорить с гневающимся волком. И теперь, когда его сияющие губительным холодным спокойствием глаза встретились с ее, она вспомнила, почему.

– Никогда не делай догадок о том, что я чувствую, а что нет, – предостерег он голосом мягким, как шаги хищника по снегу. – Я буду скорбеть. Но перед этим, весьма вероятно свершится насилие. У меня большое тело, его нужно насыщать. Это не какой-то веселый пир, Лорд Фалкс. Я поддерживаю свою способность убивать.

Фалкс с усилием сглотнула и уперлась пятками в сталь палубы, чтобы не дать себе отступить от псайкера.

– Конечно, брат Хендриксен, – сказала она, усмирив свой нрав. – Я сорвалась.

– Прощаю, – сказал космический десантник, но лед из его глаз не исчез. – Теперь грот. Если только наш беглец не нашел времени повозиться с системами слежения, то тварь осталась в клетке.

– Ты намерен убить его? – спросила Фалкс, ничего более сейчас не желавшая.

– Нет. Я собираюсь завершить его допрос. Это судно Ордо Ксенос, инквизитор. Давай сделаем то, что получается лучше всего.

Хотя клетка была оставлена открытой, а путы узника разрезали, грот, скрестив ноги, сидел у стула для допроса, когда они пришли. И несмотря на поврежденную руку, сломанный нос и большую рану, где его плоть отрезали для Виночерпия, он ухмылялся. Судя по его виду, он не боялся смерти. Тем не менее, Фалкс подумала, что он казался несколько разочарованным, когда Хендриксен не ударил его, а вошел в помещение, совершенно игнорируя существо, и положил тяжелый сверток шкур, который захватил из своих покоев.

– Ненавижу спрашивать об очевидном, – осмелилась задать вопрос Фалкс, пока волк развязывал ремни, скреплявшие сверток, и разворачивал его на полу клетки. – Но как мы будем допрашивать эту тварь, если она и слова на готике не знает?

– Есть более древние методы, – коротко ответил рунный жрец и начал снимать с себя корабельные одежды. Увидев набор предметов, выложенных на расстеленную шкуру, Фалкс начала осознавать, что было на уме у шамана. Там оказались пучки трав, очерненные смолой черепа животных и сосуды из рога, закупоренные пробками из неочищенного воска. Руны из связанных нитями костей младенцев и куски засушенного, недобро выглядевшего мяса. А в центре всего этого блестело длинное, кровожадное острие зуба кракена.

«Он и в самом деле о старых методах», – подумала женщина. И помимо ее воли, восхищение всем чужеродным, приведшее к катастрофе, разгорелось вновь.

Инструментарий на шкуре не имел никакого отношения к свету Императора. Эти вещи пришли из долгой тьмы фенрисийской зимы; мази блестели в освещенных огнем пещерах задолго до того, как Повелитель Человечества явился, дабы вернуть своих охотников к ноге. Но их не забыли. И при всей настойчивости Хендриксена – как теперь поняла Фалкс, пытавшегося подать Кассии хороший пример – в отношении дисциплины и учений санкционированного имперского псайкера, он всегда держал эти зловещие реликвии под рукой.

Космический десантник к этому моменту полностью разделся, и на него было жутко смотреть. Фалкс никогда особо не интересовалась мужскими телами, но даже если бы так, в теле Хендриксена она нашла бы мало наслаждения. Оно являлось маскулинностью, возведенной до чистого оружия: нечто сконструированное, лишенное всей непреднамеренной грации природы, которую заменили монолитной брутальностью бронированной машины. Когда Хендриксен взял горшочек с каким-то вонючим маслом и начал размазывать его по торсу, покрытому шрамами, рубцами от скальпеля, растяжками и злобными рубцами вживленных сокет-портов, Фалкс неожиданно осознала, почему главный боевой танк Астра Милитарум окрестили Леманом Руссом.

Она поняла, что татуировки Хендриксена нанесли, когда он еще был человеком. Сейчас они исказились, растянувшись над перестроенными костями и буграми насильно выращенных мышц. В их изгибах можно было заметить призрак мальчика, каким когда-то был волк, натянутый на тело монстра, и Фалкс на мгновение ощутила жалось к Хендриксену, пока он обводил линии кончиком пальца, вымазанным смердящим жиром.

Подготовив тело, шаман взял зуб кракена, прошептал не то молитву, не то проклятье, и начал водить острым кончиком по груди, бедрам, лбу и плечам с одним лишь холодом во взгляде. Жуткий клык шел по древним буграм рубцовой ткани, где в давно прошедшие годы уже кусал рунного жреца, и из вновь открывшихся ран жадно полилась кровь. Отталкиваемая жиром, который шаман нанес на рунические метки, поток растекся по татуировкам так, что они продолжили мерцать той же голубизной, как и глаза волка, сквозь темно-красный глянец.

Покрытый лишь своей кровью и словами силы предков, Хендриксен прошел вперед, оставляя за собой след влажных алых следов, и, с вымокшей бородой, приблизился к узнику. Макари больше не ухмылялся.

– Газкулл покинул Армагеддон, – заключил он, присев и согнувшись так, что его глаза оказались на уровне с глазами твари. – Он собрал силы, готовясь к более масштабной бойне, и долгое время уходил от погони. Но не всегда. Его изловили, грот, не так ли? Рагнар.

Когда кровавый призрак произнес имя своего бывшего Магистра Ордена, глаза Макари расширились от осознания – и ненависти. Тварь зашипела сквозь влажные черные зубы.

– Ты видел бой, не так ли? – продолжил Хендриксен. – Я знаю, что видел. Я вижу это в твоих ксеносских глазках. Я чую это в тебе.

Последние слова вырвались с рыком, от которого кожу на голове Фалкс, вокруг черепной пластины на загривке, защипало. Попытавшись заговорить, она не смогла подобрать слов, чтобы выразить свое беспокойство. Голова Хендриксена резко развернулась, приковав к ней эти жуткие пустые глаза под маской крови.

– Кассия всегда утверждала, что картинка рассказывает тысячу слов, ведь так? – сказал шаман. – Так что я сделаю это, чтобы почтить ее. Мы вдоволь наслушались слов этого гада. Давай, наконец, напрямую взглянем, что у него в голове.

Повернув огромную, покрытую кровью, косматую голову обратно к Макари, рунный жрец потянулся вперед рукой, с которой падали капли, и движением, слишком быстрым, чтобы гретчин отреагировал, сжал ладонь вокруг черепа зверя.

– Висс-мег Кронгар, – приказал он на каком-то архаичном диалекте родного языка. Голос его был ветром, дующим в голых черных ветвях. Трескучим скрежетом морского льда, сжимающегося вокруг досок корабля. Он был метелью, и Фалкс потерялась в ней.