Зеленый отлив - Сергей Георгиевич Юрченко
Оттолкнувшись от крыши, я по баллистической траектории прилетела на спину заваленной псами и употребляемой отнюдь не в гастрономических целях медсестре, и, прежде чем твари темного мира опомнились, ушла в скачек к новообразованному храму.
Как я, признаться, и ожидала, овальная дверь во внутренние помещения странного строения была расписала серебряными символами, славящими Архитектора судеб. Склонив голову к левому плечу, я с интересом обозрела появившееся строение, и восславила Инженера времени теми самыми словами, которыми к нашему покровителю частенько обращались культисты в бою.
Ответ на молитву последовал незамедлительно. Меня шлепнули по губам и пообещали вымыть рот с мылом.
С округлившимися глазами я оглянулась, и увидела перед собой леди Иримэ, укоризненно качающую головой.
- Юной девушке не пристало так выражаться... если она, разумеется, не находится на поле боя.
- Иримэ... - я упала перед ней, той, что приняла на себя груз быть моей приемной матерью. Той, которую я подвела, взяв бойцов и служителей моего отца... и приведя их к смерти.
- Плачь, доченька. Плачь. Так тебе будет легче... - эльфийка гладила меня по волосам, а я рыдала, забыв, что мы находимся в городе, что опаснее своих обитателей.
Я рыдала... и видела. Души тех, кто приходил в Город, и тех, кто остался тут. Тех, чьи грехи выявились чудовищным уродством, и тех, кто сумели покинуть мой "рай", унеся его частичку с собой. Ведь ничего еще не кончилось!
С трудом, покачиваясь на ослабевших ногах, я подошла к дверям "нового храма истины". Я потребовала, я пожелала, чтобы они открылись. И они открылись, выпуская тех, кто оказался заперт в Городе, когда я забрала их жизни в пользу своих желаний.
- Шэмельна Тзиин'нет! - воззвала я, и была услышана.
Тень моя, невидимая в равномерном свете, проникающем через туман, поднялась с земли и встала против меня. Только сейчас я сообразила, что вырвалась из темного мира - в туманный. Не то, чтобы от этого было намного легче... Но все-таки, это что-то значило.
- Атдэ фаошден тек'зит! - ответила мне та, что стояла передо мной.
Не знаю, кто из нас была Светлой, а кто - Темной. Но дрались мы, не прося, и не давая пощады. Жесткие удары и выплески магии убили бы любого... но мы оставались живы. Мы убивали друг друга... и познавали. Себя. Город. Души и демоны, монстры и твари. Пути Познания вели нас темной дорогой.
Но вот очередной удар моего двойника разорвал мне сердце, а мои пальцы - пронзили ее горла, выбрасывая сразу три Стрелы Хаоса. То, что было началом - стало концом. И мы упали друг на друга, сестра на сестру... я на саму себя. Убитая и убийца, жрица и жертва... В этот момент мы были едины так, как не были никогда с тех времен, как ужасное пламя разделило нас. И тогда Врата Храма открылись.
Я стояла перед алтарем, над которым никогда не было статуи, или какого бы то ни было еще изображения бога. Стояла и вершила Суд. Страшный суд. Ибо в этот миг, растянутый в вечность, я решала судьбы тех, кто умер в Городе, кто попал в туман, или во Тьму. Тех, кто поддерживал х существование, даже когда отец вырвал меня отсюда, разрушив часть и темного, и туманного мира, уничтожив собор и превратив в руины дома Старого Города.
Я Судила их... и себя. И, приходя к миру с самой собой, я открывала путь к "следующему большом приключению" тем, кто этого был достоин. И открывала Врата Лабиринта тем, кто мог и хотел вступить в его тень... и было ли это наградой, или же наказанием - мне неведомо. Но находились и те, кто останутся в тьме и тумане. Те, кто своей не-жизнью будет питать меня силой, ибо они - не достойны.
- Трижды по три раза будете прокляты... - я смотрела в глаза каждого из тех, кому возглашала Приговор. - Не будет вам спасения и возрождения!
Медсестры и манекены, ползающие и заключенные... все они вернулись на улицы моего города. И мой Палач снова заступил на вахту, ожидая призыва.
- Пойдем? - спросила я Иримэ.
- Идем, дочка, - кивнула мне она. - Нам пора домой.
Иримэ
Из домена дочери мы выбрались, хотя и с некоторым трудом, но, по сути, без сколько-нибудь опасных столкновений. Тварей, которые еще оставались от практически купированного заражения Гниющим садом - вбивал в землю Палач, да и встречались они не сказать, чтобы часто. Все-таки они так и не смогли стать частью города, а оставались его обитателями. А "город - опаснее своих обитателей".
Таким вот образом мы добрались до "точки входа": сияющей лазурью пентаграммы, в которой, собственно, и материализовалась проекция моего разума после того, как прошла по Мосту Разумов, образованному стараниями наших менталистов.
- Ох, ну и ни... себе! - высказалась дочка, рассматривая светящиеся линии, пересекающиеся под такими углами, что некрособака, вывернувшая из-за груды руин, и взглянувшая на колдовскую фигуру, свела глаза в кучу, и рухнула, вываливая все содержимое желудка. Впрочем, страдать ей пришлось недолго: рухнувшая громада металла, небезуспешно притворяющаяся помесью меча и мясницкого тесака, прекратила мучения животного.
- Не выражайся, - выдохнула я, впрочем, без малейшей злости: когда я увидела эту конструкцию, вращающуюся вокруг осей, число которых было явно больше, чем три, я высказалась и покрепче. Все-таки тот язык Неумирающих, с которого Дух мира переводит высказывания Лёссы на общий, удивительно беден на ругательства. По крайней мере, с эльфийским, в котором высказывания составлялись Высокими лордами, относящимися к брани и оскорблениям с той же основательностью и изобретательностью, что и к любым другим искусствам, не сравнить.
Лёсса кивнула. Впрочем, подозреваю, что она не вполне поняла, что я ей сказала. Застыв, она наблюдала непрерывные перемены, в которых находился ритуальный рисунок. Я потрясла ее за плечо.
- Что? - оглянувшись на меня, девочка выпала из колдовского очарования сияющей конструкции.
- Отзывай Палача и идем, - постаралась я сформулировать как можно однозначнее, вспомнив, какой эффект эта штука оказала на меня там, откуда я стартовала.
