Ковыряла - Павел Сергеевич Иевлев

— И не будет, — сказал я, присмотревшись, — у неё формат сигнала совершенно другой, кодированный. С видеостенкой ты её никак не поженишь, камера была в городскую контрольную сеть включена, там свои приколы.

— Но коридорная же подключилась!

— Коридорные старые, они раньше работали на контрольные экраны вахты…

— Какой ещё вахты?

— Ну, в кондоминиумах были раньше вахты, где дежурили… Хз кто, не знаю. Вряд ли полиса, наверное, жильцы нанимали кого-нибудь. Это дичайше давно было, чуть ли не до Тумана. Сейчас, конечно, всё раскурочено, но когда работало, то там экраны были такие же, как в модулях, только поменьше. Поэтому формат видеопотока одинаковый, камера подключается как родная. А вот уличные новые, под жатую цифру и обработку на сервере. Там же вообще никто картинку глазами не смотрит, всё фиксит брейнфрейм, и если в поле зрения камеры что-то экстренное, то через ренд-сервак формирует задачу для мунициальных киб-полисов.

— То есть я зря камеру тырила? — расстроилась Козя.

— Ну почему сразу зря? Просто тебе нужен нот. К нему можно прикрутить камеру через универсальный порт, плюс переходник и программа-декодер. Вполне норм вариант.

— Блин, ты издеваешься, да? Где ж я нот возьму? Они кучу токов стоят небось!

— Если новый, то да, токов триста самый дохлый.

— Ого!

— Ну, они так-то мало кому нужны, поэтому и цена ломовая. Но чтобы видео конвертить, можно любой старый взять, у Ëнти их целая пачка валяется, недорого.

— У кого?

— Ты что, на Барахолке не была никогда?

— Нет…

— Во ты даёшь! А откуда у тебя тогда инструменты?

— Ну, что-то сама сделала, но больше от мамы осталось.

— Фига себе, — удивился я, — ты свою маму знала?

— Почему «знала»? И сейчас знаю. Вот она, — девчонка показала на лист бумаги из принтера, приклеенный к стене обрезками липкой изоляции.

На распечатке темнокожая женщина, действительно очень похожая на Козю, только волосы не сплетены в странные жгуты (Нафига Козявка так делает? Как будто тоннельные черви на башке, фу!), а окружают голову пышной чёрной шапкой. Тоже уродски и странно, но не настолько. Правда, фигура ого-го, платье спереди оттопырено мощно, неужели у Кози тоже однажды отрастёт? Черта с два она тогда в ревизионный лючок пролезет.

— А сейчас она где? В ренде?

— Не знаю, — помрачнела девчонка. — Точно не в ренде, мама не рендовалась и мне говорила, что ренд — отстой. Однажды просто не вернулась домой, с тех пор я одна.

— Давно?

— Два года примерно. Но я уверена, что вернётся, поэтому никуда отсюда не уйду. Иначе как она меня найдёт?

— Ты с тринадцати живёшь одна?

— Ага. Сперва было сложно, но потом привыкла.

— Стоп. Так ты и в интернате не была, получается? Тебя же должны были забрать?

— Нет, сначала мама меня прятала, а потом я сама не захотела.

— Фига себе…

Я почесал затылок, размышляя, как такое вообще могло случиться. Вон, Кери тоже нормародок, у него даже отец есть, но вырос в интернате, как все. Кажется, нормародных детей только до трёх лет можно держать дома… Или я чего-то не знаю? Никогда особо не интересовался этим вопросом, зачем оно мне? В принципе, до низовых никому особо дела нет, может, если не отдавать мелкого, то ничего и не будет, типа «сам дурак». Кому вообще надо растить ребёнка? С ним же небось хлопот дофига. Никогда о такой глупости не слышал.

— Как ты тогда айдишку получила? Их же в интере заводят?

— А я и не получала.

Я так и сел.

— Да ладно! Хочешь сказать, что у тебя нет айдишки? Не может быть!

— Нет, честно.

— Не верю. Ты бы тупо с голоду сдохла. Автоматы-то соцминимум по ним выдают.

— Меня мама кормила, нам хватало на двоих. А потом я по её айдишке стала брать.

— А вот фиг там! — покачал головой я. — По чужой айдишке автомат не выдаст, она должна с рожей в базе биться. Поэтому на старых автоматах есть табличка «Снимите маску». Сейчас маски уже не носят, а раньше, во времена Тумана, рассказывают, все в фильтрах ходили, да и потом ещё долго. Вот надписи и остались.

— Ха! — гордо хмыкнула Козя. — Смотри!

Она порылась в лежащей на стуле сумочке и достала ламинированный портрет, дублирующий тот, что висит на стене, только поменьше и не затёртый.

— И это работает? — удивился я. — Тупо по картинке?

— Ну… Только на пищематах и только на самых старых. А если на защитное стекло камеры капнуть жидким мылом, то почти везде срабатывает.

— Скорее всего, распознавалка на старье программно загрублена, — предположил я. — Это же низовой пищемат, бесплатного говна не жалко, проще выдать по паршивой картинке, чем камеру менять.

— Дышку так уже не получишь, — пожаловалась девочка, — там чем ни мажь, фотка не прокатывает. Но я всё равно не швыркаю.

— Ага, вот ты почему с корпой закусилась!

— Ну да, я же не смогла бы отдавать им дышку, но они ничего слушать не станут.

— Погоди, а как же одежда? Там вообще сканер!

— Ну-у-у… — у Кози очень тёмная кожа, но даже так заметно, что она покраснела. Точнее, потемнела щеками. — Я всё стираю по сто раз. А большинство не парятся и выкидывают, один раз надев.

— Ты вытаскиваешь ношеные трусы из мусора?

— Из утилизатора. Он же накапливает, не сразу на переработку отправляет, а накопительный бак не запирается, просто защёлка… — она вдруг топнула ножкой и крикнула сердито: — А что мне, глядь, голой ходить?

Отвернулась и зашмыгала носом.

Я посмотрел на развешанную одежду новым взглядом. То-то Козя всё время выглядит небрежно и не по росту одетой. Я-то думал, это стиль у неё такой. Своеобразный выпендрёж.

— Ну и жопа… — сказал я поражённо. — И ты уже два года так живёшь? И никто не знает?

— А кому не насрать?

— Ну, так-то да…

На низах действительно никому нет ни до кого дела. Живи или сдохни, как