Наследник двух Корон (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Так что, сходя на берег в Санкт-Петербурге, французский посол был уверен, что и второе его письмо и прочие сообщения о славных событиях под Гельсингфорсом, прочие послания опередит. Понятно, что живописания геройств русского трона наследника тоже писал не он, а воодушевлённые и разгорячённые событиями и французским шипучем вином товарищи герцога кирасиры. Жаку де ла Шетарди совсем немного пришлось постараться что бы слова в том письме были правильные и ушло оно вместе с донесением о капитуляции от самого Ласси. А вот реляция Ласси о попытке нападения на Карла Петера Ульриха, ушла позже. Генерал-фельдмаршалу надо было всё выяснить и всех опросить. Да и не хотел опытный русский царедворец сообщать вперёд хорошей новости новость опасную. Ласси сделал плохой ход, но, лучше у него не было. Тем маркиз графа и победит. А если и не победит, то создаст у Елисаветы Петровны нужное ему первоначальное впечатление.

Женщины импульсивны. И не важно из боязни за свою власть или за жизнь будущего Цесаревича будет Императрица своего гольштинского наследничка от армии оберегать. Появившиеся у Карла Петера Ульриха боевые товарищи это заметят. Искра недоверия пробежит между ними и русской царицей. Ему маркизу де ла Шетарди останется только эту искру беречь и раздувать. И, в нужный момент, как уже было в прошлом ноябре, поменять строптивую правительницу. Главное теперь не спешить и опираться только на надёжных людей, а не на этих северных варваров, навязанных ему в Гельсингфорсе командующим шведами.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ГРЕЧЕСКАЯ СЛОБОДА. КАНЦЕЛЯРИЯ ГЛАВНОЙ АПТЕКИ. 30 августа (10 сентября) 1742 года.

— Ничего страшного Николай Андреевич, рана чистая, вы просто дорогой её герцогу растрясли, крови много ушло, — успокоил принимавший меня директором Медицинской канцелярии Кондоиди.

— Павел Захарович, так что? Мы завтра можем отбыть в Москву? — спросил обрадованный Корф, — Государыня торопит.

— Завтра никак нельзя. Нет. Надо чтоб рана чуть затянулась, — уверено сказал врач, — вечером я ещё раз осмотрю герцога и тогда скажу, когда его можно везти.

Барон фон Корф вздохнул. Приказ Императрицы в части меня был строгим: «Доставить немедля!» Оттого и гнал сам из Петербург до Райволы, а оттуда уже нас обратно. Но, Николай Андреевич понимал, что доставить меня нужно живым и при памяти, а не в виде чучелка или тушки.

— Николай Андреевич, сутки не проблема — нагоним, — решил и я подвигнуть на задержку Корфа, — отошлите уже в Летний дворец кого, пусть покой готовят, а мы с доктором поговорим, как ускорить моё выздоровление.

— Да послал уже, — ответил Корф обречённо, — уже вернуться должны были.

— Ну так проверьте, а то они врачей видно бояться и нас не беспокоят, — попытался я пошутить.

Корф посмотрел на мене с укором, но не стал спорить. Мне не хотелось при нем обо всех своих проблемах говорить. Похоже он что-то такое понял и покинул нас, хмуро, но плотно закрыв за собой дверь.

Днём кортеж Лейб-Компанцев, ведомый Корфом, перехватил нас на полпути из Выборга, почти у современной мне границы Санкт-Петербурга. После Борго меня немного мутило. Ехали не спеша. Но, я старался выглядеть бодрячком.

Корф и дал приказ ускориться. В Санкт-Петербург я въезжал уже в полузабытьи, чувствовалось, что и рана вскрылась. Потому, взглянув на меня на первой городской заставе, он велел не в Зимний, а в Греческую слободу, к врачам меня везти. Лейб-медиков, что остались в столице, надо было ещё искать, а управляющий Медицинской канцелярией допоздна работал.

— Да, собственно, коллега я вам все рекомендации уже дал, — произнёс Кондоиди, когда за Корфом закрылась дверь, — обильное питьё, бережение раны, регулярные растирания выданной МНОЮ мази.

Грек явно намекал что что мои снадобья он пока не одобряет, по должности не положено. Но, вот руки его хотя бы не пришлось заставлять мыть. Видно у турок научился. В Лейденском университете такому не учат.

— Спасибо, Павел Захарович, — изобразил я учтивость, — но, не могли бы мне порекомендовать опытных хирургов в Москве, для раны и для более деликатной проблемы.

Кондоиди посмотрел на меня заинтересовано. Но, не стал настаивать на уточнениях. Я же явно не хотел ничего лишнего говорить.

— Вы, Ваше Королевское Высочество, можете обратиться хоть к самому архиятору Лестоку, — обнадёжил грек, — он специалист изрядный, лучший, пожалуй, во многом.

Да уж, знаю я этого «специалиста». Вот к нему, и даже подчинённым ему лейб-медикам, я точно не хочу подходить. Если не разболтают всем, так невзначай заморят. Или, тупо, убъют. Что скорее.

Видя моё недовольство кандидатурой своего начальника Кондоиди решил подсказать что-то дельное.

— Городским гошпиталем в Москве заведует сейчас господин Блюментрост. Лаврентий Лаврентьевич. Думаю, он будет рад Вам помочь, — заговорщически проговорил грек, — у него там и брат Иван Лаврентьевич рядом. И, в крайней нужде, поможет если вы от тётушки своей будете иметь в деньгах стеснение.

Ага. Я и сам хотел обратится к Лаврентию Лаврентьевичу по делам Академии. Всё же он первый её председатель. А про брата его я и не знал вовсе. Но, если тому так тяжело сейчас, то можно его и на мои методы подписать, да и забрать его вообще личным лекарем! Мне знания их не особо нужны, а вот Имя, для продвижения моих знаний, потребуется.

— И, вот ещё, если будет нужда в хирургической части, — Кондоиди показал, что похоже догадывается где у меня проблема, — то обратитесь к Иоанну Арунцию Аццарити.

Грек, видно, счёл возможным и нужным сразу похлопотать «за своих». Землячество — оно вечно. И это правильно. На этом держится мир.

— Он-то же вызван в Москву, как бывший при Минихе ведущий армейский лекарь, — ещё тише проговорил Кандоиди, — но, в части ампутаций и сшивания различных ран, он получше других на Москве будет.

А эллин догадлив! Ну, хорошо, хоть какого-нибудь «муссу» или «моэля» не предложил. Но, то, что хлопочет о гонимых коллегах, на будущее, отмечу. Как, без этого.

— Спасибо, Павел Захарович, — громко и искренне я поблагодарил врача.

За дверью явно было оживление и не хотелось бы, чтобы вернувшийся Корф услышал эту часть нашей беседы.

Впрочем, его и не было.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПОКРОВСКОЕ. ЗАГОРОДНЫЙ ДВОРЕЦ. 31 августа (11 сентября) 1742 года.

Из Петербурга мы выехали утром первого. Мне стало лучше. Кондоиди в паре мест мне ещё кетгутом рану стянул что б заживала быстрее. Но, до Новгорода Великого мы ехали со всем ко мне бережением, наслаждаясь последними днями северного Бабьего лета. Медленно ехали. Три дня. Там видно фон Корф получил ответ на своё известие от Государыни, и мы заметно ускорились. После Твери же практически гнали галопом. Это не очень приятно даже в подрессоренной карете даже на Царской дороге. Начавшиеся осенние дожди и тысячи путешествующих превращали её в череду спрятанных в колдобины и выбоины луж. Меня ещё продуло от этой гонки и сырости. Рана не кровила уже, но слабость и кашель вернулись. Приданному мне Кондоиди в сопровождение гоф-медику Герману Бургав-Каау не удалось Корфа уговорить ехать медленнее. Николай Андреевич видел уже, что не убьёт меня дорогой, а приказы тётушки-моей-Императрицы видно становились всё жёстче и заставляли спешить. Всё это не радовало. Не доезжая до Тверской заставы, мы с Клинского тракта свернули на север, через посады и слободы обогнули Земляной город. Весь разбитый, под раскаты грома, я был доставлен Загородный дворец.

И вот стою я пред тёткой наспех переодетый и умытый. Хорошо хоть бриться ещё не надо. Вот что Она не могла со мной уже с утра поговорить?