Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

— Предполагаемая ведьма, — поправил я.

Несмотря на усталость и желание поскорее отделаться от визитера, я не мог позволить ему сыпать обвинениями почем зря.

Резерфорд расплылся в извиняющейся улыбке — фальшивой, как зеленая стекляшка вместо изумруда.

— Предполагаемая ведьма, — уступил он, — утверждает, что носит ребенка, зачатого от вашего отца.

Глава 5

— Она лжет! — Слова вырвались сами собой, помимо моей воли.

Отец, больной и беспомощный, лишившийся дара речи, лежал у себя в комнате, не в состоянии защититься от этих абсурдных обвинений. Не вполне осознавая, что делаю, я вскочил и начал мерить шагами кухню. Лицо мое пылало от возмущения.

Моя бурная реакция не произвела на Резерфорда ни малейшего впечатления. Напротив, он откровенно упивался моим смятением: глаза охотника за ведьмами сияли, а рот кривился в усмешке.

— Она лжет! — почти выкрикнул я. Но тут же понизил голос, опасаясь, что Эстер может услышать. — Отец никогда бы… — Я запнулся.

В памяти невольно всплыл образ, нарисованный сестрой, когда она открыла дверь спальни: обнаженная женщина, залитая лунным светом, стоит у окна.

— Ну, естественно, еще предстоит выяснить… — В словах Резерфорда прозвучала мягкость, словно он пытался поддержать меня. Но это было сплошное притворство. — Показания Криссы Мур следует оценивать в свете того, что нам известно о ней: распутная девица, склонная ко лжи. Судья Мэйнон относится к ним скептически. Я, конечно, тоже. — Резерфорд сделал паузу.

— И все же… — Я пристально уставился на него.

— И все же, — Резерфорд повысил голос, — мы не можем знать наверняка. Поскольку ваша сестра была единственной достойной девушкой в этом доме и единственным свидетелем, чьи показания заслуживают доверия, мы поверили ей на слово. А мисс Тредуотер, как ни прискорбно, настаивает на том, что ваш отец и Крисса Мур состояли… в непристойных отношениях.

Я покосился в сторону гостиной. Оттуда веяло холодом, словно пылавший в камине огонь не мог согреть комнату. Я вспомнил болезненное выражение на лице Эстер, когда она делилась со мной своими опасениями по поводу связи отца с Криссой Мур. Были ли они основаны на фактах — другой вопрос.

Я с неприязнью смотрел на Резерфорда. Этот человек, с его мягкими речами и притворным сочувствием, за которым стояло плохо скрываемое брезгливое отношение к нашему дому как рассаднику греха и порока, снова вызвал у меня желание указать ему на дверь.

— Мне нужно точно знать, правду ли говорит мисс Мур. — Я сделал глубокий вдох. — И если ее заявление не будет опровергнуто, мне придется взять на себя заботу о ней до тех пор, пока ситуация не прояснится окончательно.

Резерфорд отрицательно качнул головой:

— Девушка находится в тюрьме. И она опасна. К ней не допускают посетителей.

— Я увижусь с ней, — повторил я. — Судья Мэйнон старый друг моего отца. Уверен, он мне не откажет.

Резерфорд снова покачал головой:

— Судья Мэйнон занятой человек. Не вижу необходимости беспокоить его. Полагаю, мы сумеем устроить вам встречу с Криссой Мур. По крайней мере, на несколько минут.

— А также я должен повидаться с миссис Гедж. Как работодатель ее дочери, я чувствую себя обязанным проследить, чтобы с пожилой жениной обращались достойно.

— Очень хорошо, — согласился Резерфорд, но вид у него был недовольный.

Я надвинулся на него и понизил голос:

— И моей сестре совершенно не нужно знать о нашем разговоре. Она и так достаточно расстроена.

— Хорошо. Но ваша сестра должна сопровождать вас, чтобы письменно подтвердить свои показания.

— Да. Конечно.

— И одному из вас придется выступить в качестве свидетеля, чтобы опознать Джоан Гедж, если к тому моменту она будет задержана по подозрению в сговоре с девицей Мур.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но его твердый подбородок и упрямо поджатые губы — все говорило, что передо мной человек жестокий и грубый, чья грубость маскируется под изысканными манерами. Я смолчал. Мои возражения лишь разожгут пыл этого фанатика. Мэйнон был гораздо более здравомыслящим человеком. Я не сомневался, что, если удастся поговорить с судьей, я сумею объяснить, в каком напряжении жила Эстер, пока я находился в армии. Меня наверняка выслушают и, возможно, Джоан и ее мать не станут втягивать в это грязное дело.

В результате мы договорились встретиться в главном холле небольшого здания суда в Уолшеме во второй половине дня. Эстер также прибудет со мной. Я проводил гостя до ворот. Охотник за ведьмами взгромоздился на лошадь и ускакал прочь.

Оглядываясь назад, на тот наш первый разговор с Джоном Резерфордом, я стараюсь не корить себя за принятые решения, не корить за вопросы, которые задал ему тогда, и не сожалеть о тех, которые заданы не были. Но что бы я ни делал в тот день, злая тень уже нависла над нами. И я ступил на тропу, уготованную мне судьбой.

Когда я вернулся в гостиную, Эстер сидела на низенькой скамеечке возле камина и задумчиво смотрела на красновато-желтые языки пламени. Казалось, погруженная в свои мысли, сестра не заметила моего появления. Мне хотелось отчитать ее — почему Эстер не предупредила меня, что выдвинула обвинения против Джоан, прежде, чем к нам явился Резерфорд. Но я боялся оттолкнуть ее. Мы должны оставаться союзниками, ведь нам вместе предстоит сражаться с теми, кто хочет причинить нашей семье вред.

— Эстер, — позвал я.

Она не отреагировала.

— Эстер…

Сестра оглянулась и посмотрела по сторонам, словно удивленная, что кто-то назвал ее по имени.

Я остановился у камина.

— Послушай, нам сегодня предстоит небольшое путешествие… — Я замялся, не зная, как объяснить сестре, что ее будут допрашивать.

Но Эстер не стала дожидаться, пока я продолжу.

— Конечно, брат, суд захочет, чтобы я дала официальные показания, — спокойно произнесла она. — Я готова ехать, как только доктор осмотрит отца.

Я не мог обещать ей этого.

— Если Джоан узнает об аресте матери и особенно о подозрениях, которыми ты поделилась с Резерфордом, вряд ли она вернется на ферму. Не исключено, что у нее и вовсе не было времени отыскать врача прежде, чем ее схватили и отвели в тюрьму.

Эстер вздрогнула и побледнела еще больше. Похоже, эти очевидные последствия бездумных обвинений не приходили ей в голову.

— Думаю, нам самим придется искать врача в Уолшеме, а если там никого не окажется, то и в Норидже[10]. Мы отправимся немедленно. Возьмем повозку. Ты не знаешь, сколько денег отец держал в доме?

Она качнула головой:

— Не знаю.

— Ладно. Я сам посмотрю. — Я помнил, что отец хранил денежный ящик у себя в спальне под кроватью, а ключи от него — в ящике стола в кабинете.

Отыскав ключ, я поднялся наверх. Пока я шарил под кроватью, нащупывая ящик, меня не покидало чувство, что я граблю отца. Того и гляди он сейчас очнется и крикнет: «Вор!» Нет ничего более отвратительного, чем вытаскивать копилку отца, который лежит сейчас надо мной, беспомощный, как ребенок, и открывать ее. Кроме ящика с деньгами я обнаружил под кроватью тяжелую связку ключей разного размера и формы, некоторые, судя по всему, были довольно старые. Я нахмурился: у нас в доме не было такого количества замков. Но сейчас мне некогда было гадать, что это за ключи. Отсчитав несколько монет, я положил связку в ящик вместе с оставшимися там деньгами.

Перед тем как выйти из комнаты, я смочил губы больного водой и влил несколько капель ему в рот. Затем взял его безжизненную руку, от души надеясь, что он услышит меня и поймет:

— Мы уезжаем на день, не дольше. Как только вернемся, клянусь, отец, я найду способ, как помочь тебе. Обещаю!

Глаза отца были пусты, как заброшенное жилище. Смотреть на него в таком состоянии было выше моих сил, и я отвернулся.

Отец назвал свою любимую кобылу Темперанс, но, на мой взгляд, ее следовало бы переименовать в Упрямство или Каприз — все мои попытки подвести лошадь к повозке натыкались на упорное сопротивление. Темперанс приплясывала, отталкивала меня боком или злобно храпела, когда я давил ей на круп, чтобы заставить двигаться. Странно, обычно старушка Темперанс была покладистой.