Истории о Призрачном замке. Кровь, пепел и огонь. Книга пятая - Джон Раттлер

— Семь кафедр нашего университета, — кивнул Целесиндомайзер.

— Именно, — согласился ректор, — И вот, он заканчивает магистратуру Свода, но вместо того, чтобы остаться в Морантане, переезжает в маленький городишко Сарабат, чтобы возглавить чахлый университет естествознания, оставшийся еще со времен Салойнов. За тридцать лет он превращает Сарабат во всемирный центр науки и искусства. Здесь по сей день ежегодно совершаются открытия, которые меняют жизнь всей Миреи. Все это прекрасно, но мы упускаем нечто важное.

— Что же? — поинтересовался профессор. Ректор Каррусантинали поднял вверх указательный палец:

— Все забыли про мага, который нашел нашего грязного, немытого Учу посреди Чизурийских джунглей. Вы, помнится, говорили, что эпоха битвы у Ворот Хаоса изобилует удивительными изменениями, которые привели к резкому улучшению жизни во всем мире. Это — одно из таких изменений. И за ним, как и за множеством других, стоит человек, о котором вы не прочитаете ни в одном учебнике.

— Вы имеете в виду того мага? — спросил Целесиндомайзер.

— Конечно, — сказал ректор, — у него множество различных прозвищ. Вот, например, хорошо вам известное — Мастер Нитей. Но чаще всего его упоминают как Хранителя. Знаю, вы не любите легенд, профессор, но легенды — это зеркало народной души. Да, они неточны, но суть обычно сохраняют.

— Очень интересная история, господин Ректор. Совершенно невероятная и не поддающаяся проверке, но интересная, — сказал Готард.

Они дошли до покоев Каррусантинали. На широких двойных дверях из светлой сосны Горного Арида висела позолоченная табличка с длинной фамилией ректора. С длиной таблички на кабинете руководителя университета могла тягаться только табличка самого профессора Целесиндомайзера. Дазар открыл двери и вошел, сделав знак следовать за ним.

В просторных покоях было сумрачно. Ректор подошел к большому столу для совещаний и предложил Готарду сесть. Профессор уселся и только тогда заметил, что с противоположной стороны сидит еще кто-то.

Каррусантинали раздвинул шторы, пустив в помещение дневной свет. Профессор разглядел, наконец, человека, сидящего напротив — это был незнакомец с серыми глазами, одетый в кожаную куртку с серым меховым воротом. Ректор подошел к стене напротив стола.

— Вот он, Уча Пытливый, — показал он на портрет, который висел в центре.

— А это — Мастер Нитей, — добавил он, ткнув пальцем в изображение двух мужчин, стоящих на каком-то обрыве. Позади курился вулкан.

— Работа самого Великого Учи, между прочим, — поучительно произнес ректор.

Целесиндомайзер готов был поклясться, что второй человек, изображенный на картине, как две капли воды похож на сидящего за столом незнакомца. Первого он никогда раньше не видел. На нем был плащ с серебристой подкладкой, смотрел человек прямо и открыто, и улыбался.

Ректор, наконец, сел. Незнакомец впервые пошевелился, и сказал:

— К вам случайно попали важные документы, профессор. Они касаются дел наследника пророка Великого кочевника, правителя Млаора.

Готард нахмурился.

— Простите, с кем имею честь разговаривать? — спросил он.

— Меня зовут Маркус, — ответил человек. — Я здесь, чтобы вернуть письма их владельцу.

— Вернуть? — эхом повторил Готард, совершенно сбитый с толку. — Но как? Орки убивают всех, кто отважится сунуться на Великую Ладонь!

Незнакомец усмехнулся:

— Не всех.

Ректор поднял руку в знак примирения.

— Господа, прошу вас. Мы все здесь думаем исключительно о благе общества. И господин Целесиндомайзер в своем порыве пролить свет на чудеса Великой ладони тоже, несомненно, полагает, что это сделает мир лучше. Не так ли, Готард?

— Безусловно! — с жаром воскликнул профессор и уже собирался начать сыпать аргументами, но тут человек с серыми глазами наклонился вперед и сказал холодно:

— Демократия. Хрупкий росток настоящей цивилизации, защищенный от феодального мира Миреи стеной жестокости диких племен зеленого народа. Орки не нападают на град Великого Дуу, так как он для них священен. В его центре находится ковчег Ожерелья Пальмеи, в котором хранится жизнь нашей планеты. Знаете, что сделает мир с этими чудесами, когда доберется до них? Он все уничтожит. Вы историк, профессор. Скажите, что я не прав.

Целесиндомайзер долго молчал, пока, наконец, не ответил, грустно вздохнув:

— Вы правы. Да, вы совершенно правы. Но история… Я учу своих студентов искать, находить, проверять и делать достоянием общества скрытые временем факты. Мы должны знать свою историю, это слова самого великого Учи Пытливого!

Ректор кивнул и положил ладонь на руку профессора.

— Все так, все так. Но всему свое время. Если бы мы не хранили некоторые вещи в тайне, случилось бы много плохого! Люди обо всем узнают, когда будут готовы.

— А когда? Когда они будут готовы? — спросил сокрушенно Готард.

От стены отделилась тень, профессор испуганно вскрикнул. Черная, как ночь, женщина подошла к нему, взяла папку с письмами и сказала, глядя на Целесиндомайзера золотистыми глазами:

— Копии я уже забрала. Хранитель передает вам свою благодарность. В обмен на ваше сотрудничество он готов рассказать вам все, что вы желаете знать.

Сказав это, она вышла из покоев ректора, тихо прикрыв за собой дверь. Профессор проводил ее взглядом, а когда повернулся, то обнаружил, что человек в кожаной куртке с серым меховым воротником куда-то подевался.

Дазар Каррусантинали похлопал его по плечу.

— Позвольте сказать вам одну вещь, которая, надеюсь, немного вас успокоит. Каждый ректор Сарабата встречался с Хранителем. Вам тоже придется это сделать.

— Каждый ректор… то есть, вы хотите сказать…, — пробормотал Целесиндомайзер.

Дазар кивнул и хитро улыбнулся одними глазами.

Облака Майрониды

Над красно-коричневой каменистой пустошью клубились пепельно-серые облака. Сквозь их толстый слой почти не пробивалось зарево огненного неба Нижнего Плана, поэтому долина Возрождения всегда была погружена в окрашенный красноватыми тонами сумрак. Здесь никогда не дул ветер, а твердь всегда была спокойна. Иногда редкие всполохи молний в пылевых облаках беззвучно разрывали на части небо, чтобы на мгновение разогнать тьму, после чего мир снова погружался в сон. Воздух здесь был горячий и немного вязкий, он был пропитан влагой, хотя вокруг на многие тысячи шагов не было ни одного водоема. Здесь сладко пахло мускусом и тысячами других, едва уловимых запахов.

По пустоши медленно двигались две фигуры. Двое мужчин, бредущих босиком по каменистой почве. Они были совершенно нагими, и было видно, что каждое движение дается путникам с большим трудом. Воздух долины Возрождения отталкивал назад, сопротивляясь каждому их шагу, каждому вздоху, каждому взмаху руки. Едва они переставали двигаться, как тут же наступало облегчение, и каждый раз, когда они поднимались, чтобы продолжить путь, борьба продолжалась.

Пейзажи долины не отличались разнообразием. Вокруг были только камни и полумрак, и