Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор

В зале раздались скептические смешки.

— Так что, товарищи, — продолжал Ланской, — я думаю, нам не стоит торопиться. Идею товарища Брежнева нужно изучить, обдумать, согласовать…

Он говорил еще долго. Говорил правильные, казенные слова о необходимости учиться, о планах, об отчетности. И я видел, как постепенно гаснет энтузиазм в глазах ребят, а их горячий порыв тонет, увязает в этом липком, бюрократическом болоте.

Когда собрание закончилось, я был в полном недоумении. Что это было? Почему он так холодно, так формально отнесся к идее, которая вызвала такой живой отклик у всех остальных?

— Слушай, Вась, — спросил я своего соседа, когда мы вместе шли по коридору из аудитории в сторону общежития. — Я что-то не пойму нашего секретаря. Идея-то, вроде, хорошая, все загорелись. А он ее, по сути, «замылил». Почему?

Василий покосился на меня, усмехнулся.

— Эх, Леня, Леня. Провинция ты, хоть и с головой. Аппаратных игр не понимаешь!

— Каких еще игр?

— А таких, — он понизил голос. — Ты думаешь, ему твоя идея не понравилась? Не-ет! Понравились, еще как. Зато ему не понравился ты.

— Я? — удивился я. — Чем же?

— А тем, что ты его подсиживаешь, — просто ответил Василий.

— Как это — «подсиживаю»⁈

— А вот так. Ты кто такой? Приехал из Харькова, с блестящей характеристикой, с путевкой из ЦК. Сразу старостой стал. В Харькове был секретарем всего института. Опять же, вышку эту свою затеял, на весь Союз тогда прогремел. Теперь вот — приехал, без году неделя, и вот, со станками лезешь. Понимаешь, что получается? Ты отбираешь у него инициативу, становишься самым заметным, самым активным комсомольцем на факультете. А Сергей, он хоть и парень неплохой, но своего не упустит! Ну и, понятно, опасается — а ну как на следующих выборах ячейка выберет не его, а тебя! Вот и тормозит все твои начинания, чтобы ты, значит, не слишком-то высовывался. Понял теперь?

Разумеется, я все понял еще до того, как он договорил. Нда, блин… Люди как люди, только квартирный вопрос испортил их! Разный народ живет в СССР — и бессребреники — энтузиасты, и вот такие вот, мещане от комсомола. Вот гадство!

— Ну и что же мне теперь делать? — спросил я.

— А ничего, — пожал плечами Василий. — Ждать. Или… бороться теми же методами. Но учти, аппаратная борьба — дело такое… Грязное.

Значит, вот как. Я снова столкнулся с проявлением той самой подковерной грызни, но уже на более низовом и даже личном уровне. И я понял, что мой путь наверх будет еще сложнее, чем я думал.

Но злость быстро сменилась холодным расчетом. Если я знаю, чего он боится, значит, я знаю, как с ним бороться. И в данном случае, возможно, нет смысла идти напролом. Ведь позиция секретаря комсомольской ячейки факультета меня не интересует — я вообще надеюсь скоро вступить в партию.

Я развернулся и, не заходя в общежитие, пошел обратно в институт, в комитет комсомола. Сергей все еще был там, разбирал какие-то бумаги.

— Товарищ секретарь, — сказал я, входя в кабинет. — Прости, что отрываю. Я совсем забыл тебе сказать одну важную вещь.

Он поднял на меня свои настороженные глаза.

— Какую еще вещь?

— Да вот, — я постарался придать своему лицу самое невинное выражение. — Меня тут в парткоме училища, приметили. Теперь я — кандидат в члены ВКП (б).

Я видел, как изменилось его лицо. Напряжение спало, в глазах мелькнуло удивление, а потом — плохо скрываемое облегчение.

— Серьезно? — переспросил он. — Ну, это… это здорово. Поздравляю!

— Спасибо, — кивнул я. — Но ты не думай, я от комсомольской работы не отлыниваю. Любые поручения выполнять готов. Но только, сам понимаешь, чтобы они не шли вразрез с делами партийными. У меня теперь, так сказать, двойная нагрузка.

Ланской еле сдерживал радостную улыбку. Я попал в самую точку. Если я поступаю в партию, значит, нацелился делать карьеру там. С моим-то напором! И получается, на его кресло секретаря комсомольской ячейки я претендовать уже не буду — это совершенно разные епархии. Он мог спать спокойно.

— Да, да, конечно, понимаю, — закивал он. — Партийная работа — это главное.

— Вот и я о том же, — вздохнул я, делая вид, что огорчен. — Жаль только, с нашим конструкторским бюро, похоже, ничего не выйдет. А ведь какая была идея! В парткоме-то меня поддержали!

Я сделал паузу, давая ему возможность вставить слово, но он молчал, наслаждаясь своей победой.

— Представляешь, — продолжал я, как бы рассуждая вслух. — Это же не только бесценная практика для студентов, но и какая репутация всего нашего училища! Мы бы показали всей стране, что МВТУ — настоящий центр технической мысли! И отчисления от заводов пошли бы. И комсомол бы снова показал себя, как авангард, как локомотив, который тащит страну в светлое будущее… Эх, какая возможность упущена!

Я повернулся, чтобы уйти. И у самой двери, как бы между делом, бросил свой последний, «добивающий» удар.

— Ну да ладно. Раз у комсомола нет возможности продвинуть эту идею… может, в парткоме помогут. Поговорю завтра с товарищами. Объясню им всю пользу для дела. Думаю, они меня поддержат.

И тут Ланской пружиной вскочил со стула.

— Погоди, погоди, Леонид! — засуетился он. — Зачем же сразу беспокоить уважаемых партийных товарищей по таким, в общем-то, мелким вопросам?

— Так ведь вопрос-то совсем не мелкий, а наоборот, государственный, — с нажимом сказал я.

— Государственный, но… комсомольский! — он быстро нашелся. — Это же для студентов! Это наша, молодежная, инициатива! И мы, комсомольцы, должны сами, своими силами, ее и воплощать! Негоже перекладывать свою работу на плечи старших товарищей!

Поразительная метаморфоза произошла с нашим комсомольским боссом! Только что он был сонным как муха, и вот уже пышет энтузиазмом!

— Знаешь, что я тут подумал. Твоя идея… она ведь и вправду отличная, даже, пожалуй, что гениальная! И мы не должны ее хоронить! Я лично возьму это дело под свой контроль! Соберу актив, лучших студентов, поговорю с профессорами! Мы создадим это бюро, и докажем всем, на что способен комсомол Бауманки!

Я смотрел на него и едва сдерживал усмешку. Вот так. Только что он был готов утопить мою идею, а теперь он готов был нести ее, как знамя. А все потому, что увидел способ выдать мою идею за свою и, соответственно, приписать себе все будущие заслуги.

Гнида ты, Ланской. Но — полезная гнида!

Что ж, пусть так. На данном этапе мне это было даже выгодно. Мне же нужен не почет, а результат — надо чтобы это конструкторское бюро начало работать; а уж там, в процессе совместной работы со студентами, с инженерами, я найду способ и себя показать, и, как бы невзначай, упомянуть, кто был истинным инициатором этого дела.

— Отличная мысль, Сергей Аркадьевич! — с самым искренним видом сказал я. — Я рад, что ты меня поддержал. Это будет наше общее, большое, комсомольское дело!

Через неделю, как и обещал Ланской, было созвано расширенное комсомольское собрание факультета. Повестка дня была одна: «Об организации студенческого конструкторского бюро для помощи промышленности».

Аудитория была набита битком. Пришли не только комсомольцы. Пришли беспартийные студенты, несколько молодых преподавателей. Чувствовалось, что идея, брошенная мной, попала на благодатную почву.

Сергей, как секретарь, вел собрание. Он говорил долго, пафосно, о роли пролетарского студенчества, о задачах индустриализации. Он представлял идею создания КБ как свою собственную, как результат долгих и мучительных раздумий бюро ячейки. Я сидел в первом ряду и с усмешкой слушал его, не перебивая. Пусть. Пусть тешится самолюбием. Главное — дело.

А потом начались выступления. Я с удивлением и внутренним трепетом узнавал в выступающих лица, знакомые мне по учебникам истории из будущего.

Вот вскочил со своего места высокий, лобастый, немного нескладный парень с горящими, упрямыми глазами и густой спадающей на лоб челкой.

— Сергей Королёв, аэромеханический факультет, — представился он. — Идея правильная! Хватит нам делать модели из реек и бумаги! Пора строить настоящие машины, которые полетят! Наше КБ должно стать центром авиационной мысли!