Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Сан Саныч пришёл из кухни примерно два часа назад. Я ночью слышал сквозь сон, как скрипнули под ним пружины раскладушки. Тогда же я почувствовал, что Александров принёс собой в гостиную аромат кофе и уже притупившийся запах одеколона. Сейчас эти запахи почти выветрились. Но мысли о кофе потревожили мой желудок — тот требовательно заурчал. Я взглянул на часы. Прикинул, что до открытия метро почти час: у меня достаточно времени, чтобы умыться и выпить чашку кофе.

Через сорок минут я уже нарядился в спортивные штаны и кроссовки. Натянул на себя безальтернативную белую футболку. Сунул в левый карман три пятака, пятидесятирублевую купюру и чистый носовой платок. В правый карман запихнул стеклянную банку (ту самую, в которой вчера привёз Юрию Григорьевичу смоченный Алёниной кровью платок). Банка оттопырила карман. Я взглянул на себя в зеркало, покачал головой. Вздохнул и всё же переложил банку и деньги в коричневый портфель.

Подумал о том, что в кроссовках и в спортивных штанах с портфелем в руке я выгляжу забавно. Прислушался. Юрий Григорьевич по-прежнему храпел, Сан Саныч посапывал в гостиной. Я снова взглянул на своё отражение в зеркале. Невольно вспомнил фразу из знаменитого фильма: «Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню…» Сам себе я ответил, что с портфелем иду не в баню, а на пробежку. Почти бесшумно закрыл за собой дверь, спустился по ступеням.

Вдохнул утренний московский воздух — он пах пылью, цветами и скошенной травой. Мимо дома проехал автомобиль, добавил в утренний коктейль ароматов запашок выхлопных газов. Я окинул взглядом безлюдный двор. Отметил, что проснулся не только я — в трёх окнах дома уже (или ещё) горел свет. Я снова сверился с часами. Сунул портфель подмышку и трусцой побежал вслед за автомобилем к улице Дмитрия Ульянова (в направлении станции метро «Академическая»).

Заметил, пока стоял около входа в метро в компании таких же ранних пассажиров, что небо над крышами домов посветлело и подрумянилось. Почудилось даже, что я услышал звуки робких птичьих голосов, с трудом пробившиеся сквозь шум, который создавали проезжавшие мимо спуска в метро автомобили. Надышался табачным дымом. Почувствовал себя знаменитостью: меня рассматривали почти все дожидавшиеся открытия метро граждане. В спортивных штанах и с портфелем в руке я привлёк к себе внимание даже пары хмурых пенсионеров, которые в такую рань направлялись не иначе, как на рынок (не на рыбалку же).

В вагоне поезда мне улыбнулась сонно потиравшая глаза девица. Я ответил ей вполне бодрой улыбкой. Рассматривали мы с ней друг друга недолго: я вышел уже на следующей станции — девица проводила меня печальным вздохом. Я взглянул на неё через окно (когда двери вагона уже закрылись), подмигнул ей и махнул рукой. Девица радостно сверкнула зубами. Поезд увёз её в тёмный тоннель. Я прошёл по гранитному полу мимо отделанных белым и жёлтым мрамором колонн. Вспомнил: в прошлый раз я был на этой станции в девяносто девятом году — мне показалось, что в то время она выглядела примерно так же.

Вышел из метро и зашагал в сторону отмеченной на указателе площади Гагарина. Обнаружил, что в утреннем полумраке площадь выглядела похожей на пустырь. Памятник Юрию Алексеевичу на ней я не увидел. Даже остановился от удивления. Потому что полагал: изготовленная из титана скульптура первого космонавта Земли находилась на этой площади всегда. Запоздало вспомнил, что этот памятник установили к началу Олимпийских игр восьмидесятого года (как и гостиницу «Космос»). Увидел около площади знакомый торговый центр («Дом обуви», «Дом ткани», «Дом фарфора», магазин «Тысяча мелочей»).

Подивился тому… что всё ещё удивлялся. Словно только вчера очутился в СССР образца семидесятого года. Почти не увидел вблизи площади советской символики. Сверился с часами и трусцой побежал вдоль проезжей части. Сердце подсчитывало шаги, ветер склонял в мою сторону росшую на газонах пожелтевшую некошеную сорную траву. Всё ещё светили у шоссе фонари. Они же освещали неровный тротуар у меня под ногами. Немногочисленные пока прохожие провожали меня сонными, но любопытными взглядами. Словно мой утренний забег с портфелем подмышкой показался им диковинным зрелищем.

К дому своего бывшего тренера по самбо я прибежал ещё до того, как небо над его крышей вспыхнуло цветами рассвета — оно пока оставалось тёмным и беззвёздным. Вошёл в пропахший табачным дымом подъезд, зашагал по ступеням. Разглядывал выцарапанные на стенах и на перилах надписи, раздавленные окурки под ногами, свисавшие с потолка сгоревшие спички. На лестничной площадке второго этажа остановился, прислушался. Об оконное стекло между первым и вторым этажами бился мотылёк. Гудел невидимый для меня механизм в шахте лифта. Стучала кровь в висках. Муха у меня перед глазами ползла по стене совершенно беззвучно.

Я поставил на ступеньку портфель, стянул с себя футболку — муха при виде моих мускулов пугливо улетела в направлении третьего этажа. Я щёлкнул пряжками, спрятал футболку в портфель. Вынул из него газетную вырезку и посмотрел на чёрно-белое изображение круглолицего курносого мужчины. Секунд пять рассматривал глаза Василия Гарина и залысины на его голове. Взглянул влево на обитую коричневым дерматином дверь. Там сейчас проживал вместе с родителями мой тренер. Вход в квартиру учителя физкультуры Василия Семёновича Гарина находился прямо передо мной. Я подошёл к нему и пальцем нажал на кнопку дверного звонка.

Внутри квартиры Гарина прогудел сигнал. Я переложил портфель в левую руку, сфокусировал взгляд на стеклянном кругляше дверного глазка. Погладил гладко выбритые щёки, поправил причёску. Нажал на кнопку трижды, прежде чем за дверью скрипнул паркет, а внутри глазка появилась желтоватая точка. Точка погасла — я растянул губы в улыбке. Услышал, как звякнула цепочка, как щёлкнул замок. Дверь распахнулась. В прихожей за порогом я увидел невысокого коренастого круглолицего мужчину (в белой майке и в цветастых семейных трусах). Он сонно щурил глаза: те самые глаза, которые я только что рассматривал на картинке в газете.

Я удержал на лице улыбку. Вдохнул хлынувший на лестничную площадку из квартиры школьного физрука запах алкогольного перегара.

Мужчина взглянул на кубики моего пресса. Поднял взгляд на мои грудные мышцы. Лишь после этого посмотрел мне в лицо.

— Вы к кому? — поинтересовался он.

Наши взгляды встретились.

Я сжал ручку портфеля, погасил улыбку.

— Здравствуйте. Я к вам. Ведь вы Василий Семёнович Гарин?

Я вопросительно приподнял брови. Мужчина кивнул, скрестил на груди руки.

— Да, — ответил он. — Я Василий Гарин. А что случилось?

Я услышал ноты недовольства в его голосе. Мужчина вскинул подбородок, скривил губы.

Я тряхнул портфелем и спросил:

— Сантехника вызывали?

Глава 9

В прихожей квартиры Василия Гарина горел желтоватый свет — он был ярче того, что освещал лестничную клетку. За спиной хозяина квартиры я рассмотрел оклеенные бежевыми обоями стены. Посмотрел в ведущий на кухню узкий коридор — тот упирался в невысокий (примерно мне по грудь) холодильник с блестящей ручкой. Слева от входа я увидел широкий дверной проём с двустворчатой дверью. Обе её створки сейчас были приоткрыты, словно приглашали меня пройти в комнату.

А вот хозяин квартиры меня к себе в гости пока не пригласил. Он угрюмо смотрел на меня через порог. Мятая майка (из-под которой выглядывал волосатый живот), чуть покосившиеся на правую сторону трусы (под ними красовались заточенные под кавалерийскую походку ноги). Гарин смотрел мне в лицо и будто бы соображал спросонья, почему к нему с утра пораньше явился по пояс голый мускулистый мужик с солидным по нынешним временам коричневым портфелем в руке.

— Сантехника? — переспросил Гарин. — К…какого ещё сантехника? Для чего?

Василий Гарин моргнул; снова взглянул на мою грудь, а затем и на живот.

— Что бы прочистить трубы, разумеется, — ответил я.