Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Кхм.

Юрий Григорьевич поджёг на свече фитиль.

По комнате поплыл дымок, запахло сгоревшей спичкой.

Я наблюдал за тем, как мой прадед сложил пополам снятый пару минут назад с верёвки платок. Он обернул этим платком своё левое запястье, забинтовал его явно уже бывшим в употреблении куском бинта. Похожие манипуляции Юрий Григорьевич проделал и с правым запястьем — туда он прибинтовал тот платок, что хранился в его сейфе ещё до моего воскресного появления в этой квартире. Повязки на руки он наложил небрежно. С его предплечий свисали похожие на бахрому нити. Юрия Григорьевича этот факт явно не смутил. Прадед бросил на меня рассеянный взгляд. Уселся в кресло, придвинул к своим коленям стол.

Пламя свечи задрожало — дымок над ним задрожал. Запах расплавленного воска усилился. Я чуть подался вперёд; внимательно наблюдал за тем, как Юрий Григорьевич поёрзал в кресле, усаживаясь поудобнее. По команде деда я погасил в комнате «верхний» свет. Лампы на люстре погасли, не работала и подсветка над аквариумом. Дрожал яркий язык пламени над свечой. На стенах и на полу вздрагивали тени. Серебрился поднимавшийся к потолку дымок. Юрий Григорьевич взял со стола пропитанный Алёниной кровью платок, небрежно смял его и зажал в кулаке. Дважды вздохнул: будто бы выровнял дыхание. Посмотрел на меня.

— Всё готово, — сказал он. — Приступим.

Юрий Григорьевич откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы в замок, сжал между ладонями платок. Я замер, взглянул на его лицо. Увидел, что мой прадед пристально смотрел на плясавшее над свечой язык пламени. Отметил, что Юрий Григорьевич сейчас выглядел спокойным. Его лицо застыло, будто превратилось в гипсовую маску. Пламя над свечой потрескивало, изредка склонялось в сторону окна. Тикали часы, отсчитывало секунды сердце. Юрий Григорьевич сидел неподвижно и не моргал. Словно экспонат музея восковых фигур. Я будто бы подражал ему: тоже не шевелился. Смотрел на его лицо, на его руки, на пламя свечи.

Время я не засёк. По моим ощущениям прошло примерно пять минут, прежде чем мой прадед всё же кашлянул и закрыл глаза. Сидел он всё так же напряжённо: с прямой спиной, с приподнятой параллельно полу линией подбородка. Я видел, как вздымалась его грудь. То и дело посматривал на его сцепленные в замок пальцы (под которыми мой прадед спрятал платок). Свечка роняла на блюдце у своего основания капли воска; дым над горящим фитилём то выпрямлялся, то снова превращался в ползущую по воздуху змею. Я затаил дыхание. Всматривался в лицо прадеда. Заметил, как тот напрягся — у него на шее едва заметно вздулись жилы.

Юрий Григорьевич вздохнул — пламя свечи на секунду склонилась под острым углом к столешнице. Я тоже выдохнул — язык пламени склонился в сторону прихожей. Тихо скрипнуло кресло. Мне показалось: плечи прадеда чуть поникли, словно на них вдруг опустилась тяжёлая ноша. Я видел, как Юрий Григорьевич открыл глаза. Он дважды моргнул — будто убрал с глаз пелену. Я напрягся, прислушался. Вновь различил треск горящего фитиля, стук сердца, тиканье часов, жалобное завывание ветра в ветвях кустов за окном. Мой прадед будто бы с трудом расцепил пальцы, протянул к столу правую руку и выронил платок на столешницу.

Он посмотрел мне в лицо и сообщил:

— Вот и всё, Сергей. Готово.

Дёрнул головой и добавил:

— Сегодня я провозился долго.

— Всё? — переспросил я.

Взглянул на смятый платок: на тот самый, который с Алёниной кровью.

— Всё, — повторил Юрий Григорьевич. — Твоя Лебедева здорова. А эти…

Он взглянул на свои забинтованные запястья и добавил:

— Два трупа. Очередных.

— Ты… уверен, дед?

Юрий Григорьевич кивнул.

— Уверен, Сергей, — сказал он. — Я их больше не чувствую.

— Вот так просто? — спросил я. — Пять минут посидел в кресле около свечи… и всё? А как же заклинания и молитвы? Где размахивания руками и танцы с бубном? Ты бы хоть взвыл пару раз для приличия, как нормальный шаман.

Мой прадед устало вздохнул.

— Вот так и происходят самые ужасные вещи, Сергей, — сказал он. — Тихо и незаметно. В темноте.

Он пожал плечами.

Я покачал головой.

— Но это же несолидно, дед. Я думал: вот-вот что-то начнётся. А ты только повздыхал немного. Что ты вообще только что сделал? Объясни толком. Я понял, что эти красавцы умерли, а Лебедева исцелена. Но как именно ты это провернул?

Юрий Григорьевич кивнул.

— Обязательно расскажу, Сергей, — пообещал он. — Только завтра. Сейчас я иду спать.

Глава 11

Утром я встал на рассвете. Неспешно выполнил водные процедуры. Но не рванул на пробежку. Вместо этого я пришёл на кухню, вскипятил на газовой плите воду в чайнике. Полюбовался на кусты за окном: выждал, пока в комнате моего прадеда прозвенит будильник. Дед явился на кухню в трусах и в майке. Поздоровался, зевнул. По-стариковски покряхтел и шаркнул ногами. Я налил ему кофе, поставил перед ним на стол тарелку с бутербродами. Уселся на табурет, взглянул Юрию Григорьевичу в лицо. Подождал, пока пара глотков кофе вернули деду осмысленный взгляд. Лишь тогда приступил к расспросам.

— Ну а чего ты ждал, Сергей? — сказал Юрий Григорьевич. — Мы с тобой живём не в сказке. В нашем мире все события подчиняются законам физики. Несмотря на то, что некоторые законы мы ещё не поняли. В древности люди обычный огонь считали магией. А дождь и грозу принимали за гнев богов. Теперь огнём и грозой никого не удивишь. А лет через тридцать…

Прадед поднял на меня глаза.

— … Ладно, лет через шестьдесят, — произнёс он, — физики тебе запросто объяснят, как и что я сделал сегодня ночью. Я, к сожалению, не физик. Ничего тебе не объясню. Только уверяю тебя, Сергей: вчера я не сделал никакого волшебства или колдовства, не призвал древних богов. Я совершенно уверен, что все мои вчерашние действия подчинялись обычным физическим законам.

Я ухмыльнулся и сказал:

— Именно так это и выглядело, дед. Совершенно обыденно. Даже неинтересно. Честно признаюсь: ждал нечто большее. Думал, увижу за работой великого колдуна и шамана. Поражусь твоим величием и могуществом. Паду ниц при виде сотворённых тобой чудес. А ты… ты меня вчера немного разочаровал, дед. Ты бы хоть для приличия взмахнул бубном или выкрикнул заклинание!

Я покачал головой.

— Ты, Сергей, тоже пользуешься «поиском» без помощи заклинаний и бубна, — ответил Юрий Григорьевич. — Разве не так? Да и вообще. Напрасно ты сейчас иронизируешь. Этой ночью случились очень серьёзные вещи, которые не заслуживают шутливого отношения. Два человека умерли, один исцелился. Это совсем не шутки. Которое из этих событий тебя рассмешило?

Я вскинул руки.

— Ничего смешного, дед. Я не смеюсь ни над кем и ни над чем. Я иронизирую по поводу своих обманутых ожиданий. Ночь, полумрак, свеча на столе. Я ожидал, что вот-вот увижу чудо. А увидел только твою десятиминутную медитацию. Признаться, я почувствовал себя обманутым. Как ребёнок, который узнал на ногах Деда Мороза папины тапки.

Юрий Григорьевич прожевал кусок бутерброда, запил его глотком кофе.

— Я тебе объяснил, почему предпочёл для «лечения» ночь, — сказал он. — Кхм. Это был логичный выбор, а не необходимость. Полумрак и свеча по большому счёту тоже не обязательны для работы моей способности. Они нужны лично для меня. Как и любимое кресло. Вид открытого пламени меня расслабляет, помогает сосредоточиться. Не более того.

Прадед дёрнул плечом.

— Это то же самое, как ты, Сергей, при работе с «поиском» зажмуриваешь глаза и кладёшь своему помощнику руку на голову. Тебе так привычно и удобно. Я, к твоему сведению, при «поиске» не делаю ни то, ни другое. Кто-то ест макароны при помощи вилки, а кто-то — использует для этого ложку. Суть процесса это не меняет. Мы делаем так, как нам удобно.

Я кивнул.

— Это мне понятно, дед. Непонятно, что именно ты вчера делал при свече. Со стороны это выглядело так: ты посидел немного, повздыхал, помял в руках платок. Всех чудес вчера было: зажженная свеча. Потом ты заявил, что «всё готово». Я так и хотел вчера сказать: «Не верю!» Без предварительных танцев с бубном это твоё «всё готово» прозвучало недостоверно.