Товарищ «Чума» 12 - lanpirot

— Вчера поймали… — глухо проговорил майор. — Пер прямо на наши позиции. Ребята дали очередь — упал. Думали, все. Решили посмотреть… А он… очнулся. И… — Желваки майора заходили ходуном. — Он почти весь дозор положил… А затем гнал выживших до самых позиций. Только здесь и связали… Но ведь не бывает так… Он же, сука, уже мертвый!

Глава 12

Фролов, сжав кулаки, шагнул вперед. Его лицо исказилось гримасой холодной ненависти.

— Еще как бывает, товарищ майор! Мы их уже видели, и не в единственном экземпляре! — добил он командира отряда красноармейцев. — Да, я же говорил… Пули — бесполезны, если цела голова. Мертвяков не остановить, пока не разнесешь им голову в кашу. Ну, или с помощью Божественной Благодати…

— Чего? — побагровел майор. — Какой еще Благодати?

— Божественной! — не дрогнув ни единым мускулом, повторил Лазарь Селивёрстович. — Привыкай, майор — скоро таких тварей на линии фронта будет не счесть. И отношение к поповскому сословию кардинально изменится!

В этот момент вперед вышел отец Евлампий. Его лицо было сосредоточено и спокойно.

— Товарищи командиры, — тихо, но внятно произнёс он. — Позвольте мне провести один… эксперимент. Я, как служитель церкви, должен попробовать… Сначала — обычной молитвой… Затем — освященной водой… Быть может, что-то из этого подействует на этот кошмар. Ведь не каждый священник владеет Благодатью Господней, а Вера и молитва в каждом из их сердец.

Майор скептически хмыкнул, но, бросив взгляд на непроницаемое лицо Фролова, нехотя кивнул.

— Пробуйте, батюшка. Только осторожнее.

Отец Евлампий перекрестился, сделал шаг к мертвецу и, собравшись с духом, начал читать молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас…»

Мертвец никак не отреагировал на слова молитвы. Его мутные глаза продолжали блуждать, а зубы клацать в попытке дотянуться до кого-нибудь из нас. Он был глух к словам, идущим из мира живых. Тогда священник, с усилием откупорив маленький флакон, брызнул ему в лицо «святой водой».

Раздалось легкое шипение, будто плеснули масла на раскаленную сковороду. На лице мертвеца, в тех местах, куда попали капли, выступили крошечные струйки едкого дыма. Он впервые проявил признаки беспокойства — затряс головой, замычал, силясь вырваться из пут. Но это была не боль, а скорее, некое болезненное раздражение. Он продолжал тянутся к отцу Евлампию, щелкая зубами.

— Видите, батюшка? — с горьким торжеством в голосе произнес майор. — Никакого толка от ваших молитв и воды. Сказки всё это! Только время впустую теряем.

Но отец Евлампий не отступил. Он отшатнулся на мгновение, увидев эту реакцию, а затем выпрямился во весь рост. Его деланое спокойствие куда-то испарилось. Теперь он «горел». Отбросив опустевший флакон, он воздел руку с тяжелым наперстным крестом, и его голос, прежде тихий, грянул во всю мощь легких, заполняя собой всю землянку, и звуча мощно и властно:

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Повелеваю тебе, дух нечистый, оставь творение Божие! Изыди в места пустынные и безводные, уготованные тебе от века! Да сокрушится всякое бесовское действо силою Честного и Животворящего Креста Господня!

Он не молился. Он приказывал. И на этот раз молитва отца Евлампия подействовала. Словно раскаленным прутом ткнули в живую плоть, так и мертвец вздрогнул всем телом. Его жуткое, монотонное мычание оборвалось, сменившись пронзительным, скрипучим визгом, от которого кровь стыла в жилах. Кожа в местах попадания святой воды, уже слегка обугленная, неожиданно начала активно пузыриться, исходя густым зловонным гноем.

Мертвяк рванулся вперед, но не к отцу Евлампию, а будто пытаясь убежать от невидимого огня, пожирающего его изнутри. Связки на его шее натянулись, как канаты, а глаза, мутные и бесчувственные, внезапно лопнули, как раздавленное яйцо.

Челюсти нежити свело чудовищной судорогой — несколько зубов, с треском ломаясь, выпали на окровавленный подбородок. Из его горла вырывался уже не визг, а хриплый, захлебывающийся вой — звук агонии существа, в котором противоестественная жизнь вступила в смертельный бой с силой, возвращающей его в объятия смерти.

И вдруг все прекратилось. Судороги мертвого тела достигли пика, его тело выгнулось в неестественной дуге, застыло на мгновение в напряжении всех мышечных волокон, а затем обмякло и безжизненно повисло на веревках. Нас всех обдало могильным холодом и гнилью, вырвавшихся из его распахнувшегося рта. А затем тело «задымилось», истекая темным некротическим перегаром эфира.

Мертвец окончательно стал тем, кем и должен был быть — тихим и безобидным мертвецом. Я прекрасно видел в магическом зрении, как был сломан и развеян колдовской конструкт в его голове. В землянке воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием присутствующих. Майор, бледный, с широко раскрытыми глазами, не сводил взгляда с «дымящегося» тела.

— Ну, батюшка… Ну… — Фролов радостно обнял отца Евлампия. — Получилось же! Ну? Получилось!

После этого мы вернулась в землянку майора. Воздух внутри был густым от табачного дыма. Вызванный радист, получив разрешающий кивок от командира, начал настраивать рацию. Связь сначала со штабом армии, потом с Москвой и со Ставкой была установлена.

— Ясно, — получив ответ, майор поднялся. — Вас заберут через два часа. Самолётом. До аэродрома сорок минут…

— Слушай, майор, — произнёс Фролов, — а перекусить найдётся чего-нибудь?

— Конечно-конечно! — засуетился майор. — Сейчас.

Он вышел, чтобы отдать распоряжения. Мы остались одни в блиндаже, слушая, как снаружи доносится привычный, почти успокаивающий гул армейской жизни: шаги, приглушенные голоса, лязг металла и живые люди. Как же я отвык от всего этого!

Фролов обернулся к нам:

— Ну, что, товарищи, перекусим, и дальше тварей бить?

За стеной послышался нарастающий гул авиамоторов. Похоже, немецкий разведчик кружил над лесом, высматривая цели. Обычная война еще напоминала о себе. Но мы уже знали, что этот привычный мир кончился. Впереди была другая война. И наш путь к Сталину был лишь первым шагом в этой новой, неизведанной битве.

Майор вернулся, а за ним двое бойцов внесли солдатские котелки с дымящейся перловкой с тушенкой, а также кружки и черный хлеб. Запах простой солдатской еды показался мне в тот момент самым благоуханным ароматом на свете.

Мы ели молча, торопливо, почти не глядя друг на друга. Отец Евлампий, бледный и осунувшийся после ритуала, перед едой тихо прочел молитву, но на этот раз это были слова благодарности Господу за хлеб