Товарищ «Чума» 12 - lanpirot
— Тогда скоро начнётся массовое внедрение, — прошептал чекист, продолжив мою мысль. — Над каждым солдатом, отправляемым на передовую, проведут ритуал… Да и на фронте тоже. Убитый солдат не потеря, если он вернётся живым мертвецом. Снова и снова.
Мы оба замолчали. Мысли были слишком напряженными, чтобы произносить их вслух. Но я знал: если это действительно так (а это так) — война примет совершенно иной облик, куда более страшный. Она станет бесконечной мясорубкой, где с одной стороны окопов будут сражаться те, кто уже не может умереть по-настоящему.
— Надо поспешить, товарищ командир! — словно отвечая на мои мрачные мысли, произнес Фролов. — До ближайшего расположения наших войск, имеющих свой аэродром, километров двадцать… Ну, было на момент нашей заброски, — поправился он. — Ну, так-то, аэродром в кармане не унесёшь, — слегка пошутил он. — Но, можно срезать… только там болото…
— Значит, пойдём через болото! — твёрдо произнёс я. — Любое промедление для нас подобно тысячам и тысячам тысяч новых смертей!
Отец Евлампий, услышав это, лишь тяжело вздохнул и перекрестился:
— Господь не оставит нас!
Мы свернули с дороги, углубившись в заросли. Лес встретил нас мокрыми, цепкими ветками и гнетущей тишиной. Туман здесь был ещё гуще, он висел меж стволов неподвижными молочно-белыми клочьями. Фролов шел первым, с автоматом наизготовку, его напряженная спина была нашим единственным ориентиром.
Шли медленно, продираясь сквозь бурелом, спотыкаясь о невидимые корни. Каждый хруст ветки под ногой отдавался в тишине громоподобным эхом, заставляя вздрагивать и сжимать оружие. Я раздосадовано ругнулся, что не могу открыть чудесную тропу лешего (естественно простую, поскольку бороться с тварями на тропе, усовершенствованной дедулей сил у меня не было), в конечной точке пути я ни разу не был.
Неожиданно моя ловчая сеть выдала информацию, что не так уж и далеко по курсу нашего движения находится небольшой отряд из десятка человек. Это были наши — красноармейцы. О чем я и сообщил своим спутникам. Именно поэтому, когда из тумана прямо перед Фроловым возникла тёмная фигура, никто не удивился. А капитан не вдарил по ней очередью из «шмайсера».
— Свои! — крикнул Фролов, предупреждая засевших в кустах бойцов. — Свои мы, черт побери!
— Сейчас посмотрим, какие вы свои! — хрипло произнес выросший перед нами мужик с петлицами сержанта. — И не дёргайтесь, ребятки — вмиг изрешетим!
Из-за деревьев, и ложбинок, тщательно замаскированных ветками, поднялись еще несколько человек, держа нас на мушке. Они смотрели на нас с подозрением — наша странная компашка сейчас действительно вызывала недоверие — закопченные, оборванные, с горящими лихорадочным блеском глазами. А еще среди нас имелся поп и офицер-эсэсовец.
— Кто такие? Пароль! — прокричал молоденький лейтенант, вылезший из кустов. Его голос дрожал от напряжения, выдавая взвинченные до предела нервы.
Капитан госбезопасности шагнул вперед, прямо грудью на трофейный автомат, который направил на него сержант.
— Капитан государственной безопасности Фролов! Следуем со специальным донесением для Ставки Главковерха! Связь со Штабом фронта имеется? Немедленно свяжитесь с вашим командованием! Дело не терпит отлагательств.
В его голосе была такая сталь, такая непоколебимая уверенность, что лейтенант невольно выпрямился и опустил пистолет, который до этого судорожно сжимал в руках.
— Надо еще разобраться: кто ты есть? — не поддался сержант, так и не опустив автомата. — Может, и не капитан совсем, а гауптштурмфюрер, как дружок твой — эсэсовец! — И он, чуть мотнув стволом, указал на Матиаса.
Лейтенантик после этих словно опомнился, и вновь взял нашу команду на мушку:
— Оружие придётся сдать, товарищ капитан госбезопасности! Следуйте за нами! И не вздумайте бежать…
Идти до места расположения части пришлось, не то, чтобы слишком долго, но муторно, пробираясь между смердящих болот и бездонных топей. Какой смысл был в таком расположении части, я не понимал. Но лезть с расспросами мне совершенно не хотелось. Если расположили здесь — значит, так нужно. Командованию виднее.
Лагерь был небольшим, временным — это сразу бросалось в глаза. Но, в тоже время, уже обустроенным — окопы, блиндажи. Солдатики смотрели на нас с нескрываемым любопытством и опаской.
Командир части, возрастной майор с усталым, но проницательным лицом, принял нас в своем блиндаже, при свете коптилки — ночь уже полноправно вступила в свои права. Он внимательно просмотрел документы, предоставленные ему чекистом, и выслушал скупой, лишенный эмоций правдивый рассказ капитана госбезопасности.
По мере повествования его лицо его становилось все суровее и мрачнее. Когда Лазарь Селивёрстович закончил, майор тяжело опустился на табурет и долго молчал, практически не шевелясь и не моргая, глядя на мерцающее пламя. Я уже подумал, что так и заснул с открытыми глазами.
— Чёртовщина какая-то… — наконец выдохнул он, жестко потерев ладонями лицо. — Еще пару дней назад я счел бы вас сумасшедшими… Но… это пару дней назад… Одним словом, пойдёмте, товарищи, я вам кое-что покажу.
Майор поднялся на ноги и вышел из командирского блиндажа в темноту ночи. Он двинулся быстрым, решительным шагом, не оглядываясь, и мы, перехватив недоуменные взгляды друг друга, потянулись за ним гуськом. Командир вел нас по лагерю, петляя между блиндажей и палаток, к самому краю позиций.
Туда, где гуще стоял лес и слышны были громкие лягушачьи «трели» из ближнего болота. Хоть и было довольно прохладно, но завсегдатаи трясины еще впали в спячку и оглушительно квакали в ночи. В воздухе витал тяжелый гнилостный болотный смрад, от которого сворачивало желудок.
Впереди, у подножия огромной ели, виднелась низкая, но основательная бревенчатая землянка, у входа которой стояли два часовых с автоматами наизготовку. Их лица были бледны и напряжены, а взгляды беспрестанно метались в сторону запертой на толстый засов дверцы.
— Открывай, боец! — коротко бросил майор.
Один из солдат, явно пересиливая страх, с грохотом откинул массивный засов и отдернул дверь. Внутри, в густом мраке, пахло сырой землей, сыростью и плесенью. Майор взял у часового фонарь и направил яркий луч внутрь — в центре землянки, упираясь спиной в толстый опорный столб, сидел человек.
Или то, что когда-то было человеком. Вернее, чёртовым фрицем. Его руки и ноги были туго перетянуты несколькими витками крепких веревок, глубоко впившихся в синюшную плоть. Зелёный китель немца был сплошь продырявлен пулями, по всему телу зияли десятки жутких ран.
Но, не взирая на это, тварь была «живой». Его бледное бескровное лицо было расчерчено черной сеткой проступающих сквозь кожу сосудов. Но самое жуткое — это глаза: мутные,