Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор

И, конечно же, надо перетянуть сюда Лиду.

Она продолжала учиться в Харькове, на отлично сдавала все экзамены, очень увлеклась работой «моего» радиокружка. Внимательная и усидчивая, она уже прекрасно разбиралась в радиосхемах, так что мы в переписке даже спорили по поводу наилучшего устройства разных моделей передатчиков и приемников. Но увы, с переводом на наш факультет в «Бауманку» пока ничего не складывалось. В Советском Союзе переводом попасть в столицу, даже из столицы Советской Украины, оказалось не так просто. А жаль: такая верная, самоотверженная подруга — это самый надежный и верный человек. Ее можно будет оставить здесь, в училище, пристроить после окончания аспирантуру, а затем и в партком. Она будет моими глазами и ушами в «Бауманке», в этой кузнице кадров, сообщать мне о настроениях, о новых талантливых ребятах, о подковерных интригах. Надежнее ее не будет никого! С Лидой надо было что-то придумать, но пока ничего в голову не приходило.

В ожидании вестей от Бочарова я задумался о судьбе последнего своего предложения Сталину — создания станкостроительного института. Предложение прозвучало устно, в сутолоке кулуаров Пленума, и запросто могло попросту забыться. Стоило продублировать его на бумаге!

Осознав этот простой факт, в тот же вечер я заперся в своей съемной комнате. Декабрьский вечер за окном был черен и глух; под желтым светом лампы я разложил на столе стопку чистой бумаги. Передо мною стояла ответственейшая задача — я должен был перевести свои знания о будущем, свои инженерные догадки и политические амбиции на единственно понятный власти язык докладной записки.

Я писал всю ночь. Карандаш скрипел, сломался, и я снова его чинил перочинным ножом. Комната наполнилась запахом графита и потом от сопревшей спины. Я взвешивал каждое слово, каждую запятую. Это письмо должно было стать не просто обдумыванием, а программой действий, неотразимой в своем руководстве.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Товарищу СТАЛИНУ И. В.

О неотложных мерах по созданию отечественной станкостроительной промышленности и технической помощи нашей от зависимости от капиталистических стран

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Пленум ЦК со всей остротой поставил перед партией и страной историческую задачу — в кратчайшие сроки осуществить социалистическую индустриализацию. Вы совершенно верно определили: «мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние через десять лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут».

Однако решение этой задачи упирается в самое узкое место нашей промышленности — станкостроение. Без современных станков мы не сможем построить ни тракторные заводы, ни авиамоторные, ни оборонные предприятия. Сегодня мы находимся в унизительной зависимости от закупок станков за границей, проводим ее за эту дефицитную валюту и позволяем себе милость капиталистов, которые в любой момент могут перекрыть этот кризисный критический канал.

На сегодняшний день в СССР отсутствует единый центр научной и конструкторской мысли в области станкостроения. Разработка новых станков ведется разрозненно, разработкой конструкторских бюро редких заводов. Это приводит к слепому копированию уже морально устаревших иностранных образцов, невероятному разнобою в типах и моделях станков, что делает почти невозможным их ремонт и обслуживание, распылению и без того скудных инженерных кадров и материальных ресурсов. Сегодня мы плетемся в хвосте у западной технологии. Это путь в тупик.

Для коренного перелома ситуации и выполнения поставленной задачи мы предлагаем создать единый государственный «мозговой центр» и экспериментальные основы отечественного станкостроения. Предлагаю назвать его Экспериментальный Научно-Исследовательский Институт Металлорежущих Станков (ЭНИМС).

ЭНИМС должен стать не просто одним из институтов, но промышленным штабом, локомотивом всей отрасли.

Основные задачи ЭНИМС:

Разработка и внедрение принципиально новых типов станков, в первую очередь — «агрегатных» станков из унифицированных, стандартных узлов (проект КБ МВТУ серии ДИП — «Догнать и перегнать», разработанный и уже получивший высокие оценки производственников). Это позволит в кратчайшие сроки наладить их массовое поточное производство.

Создание «технологических карт». ЭНИМС должен не просто создать чертежи, а разработать полный технологический процесс производства каждого нового станка, включая необходимые приспособления, оснастку и инструмент. Заводы должны получить не голую идею, а готовое руководство к устройству.

Централизованное испытание и стандартизация. Все новые станки, как отечественные, так и закупаемые по импорту, узлы и типовые детали (подшипники шестерни, и т.д.) должны проходить через ЭНИМС для проведения испытаний и выработки рекомендаций. Институт должен стать законодателем всех стандартов отрасли.

Для гармоничного взаимодействия науки и производства предлагаем создавать ЭНИМС не на пустом месте, а на базе одного из передовых московских заводов, например, завода «Красный пролетарий». Это позволит немедленно использовать его производственную деятельность в качестве экспериментальной базы.

Иосиф Виссарионович, создание ЭНИМС — это тот путь, что позволит нам, как требует того партия, успешно продвигаться вперед, к победе коммунизма!

С комприветом,

Студент МВТУ, член ВКП (б)

Л. Брежнев

Окончив письмо, я задумался. Бочаров просил, пока не будет ясности по поводу моих карьерных перспектив, не совершать никаких телодвижений помимо него. Может быть, стоит отослать письмо через него, или, хотя бы, показать ему?

Так я и сделал. Бочаров взял письмо и пообещал отправить его сам.

Началось ожидание.

Это было самое мучительное время. Дни тянулись, как вязкая патока. Я ходил на лекции, сидел над чертежами в КБ, слушал споры наших студентов-конструкторов о допусках и посадках, но все это происходило как в тумане, за звуконепроницаемым стеклом. Все мои мысли, все нервы были там, в Кремле, где решалась моя судьба.

Я снова и снова прокручивал в голове короткий разговор со Сталиным, и сомнения теснились в душе, приводя в отчаяние. Вдруг его слова были лишь брошенной походя фразой, о которой он через пять минут забыл? Что, если его «совет» являлся проверкой, и, последовав ему, я показал тем самым свой карьеризм и тщеславие? Тревога росла, а ответа не было. Прошла неделя, потом другая. Тревога давила, лишала сна. Наконец, уже в январе меня вызвал Бочаров. Когда я явился в партком, вид у Николая Пахомовича был как у врача, пришедшего с плохим диагнозом.

— Я был прав, Леонид, — сказал он без предисловий, — Насчет подводных камней. В Оргбюро их — целые пороги!

Я молчал, чувствуя, как холодеет в груди.

— Твое место, — Бочаров понизил голос, хотя в комнате мы были одни, — точнее, то место, куда тебя можно было бы пристроить, инструктором в Орграспредотдел, уже занято. Не официально, конечно, но по факту кандидат уже есть.

— И кто же? — выдавил я.

— Сын бывшего члена ЦКК, некий Аркадия Гольцман. Мальчик только что закончил Институт Красной Профессуры. «Золотой мальчик», так сказать. Его двигает сам заместитель заведующего Орграспредотделом, некто Ежов Николай Иванович. Человек очень влиятельный и, говорят, с мертвой хваткой.

Ежов. Эта фамилия, тогда еще не наводившая ужас на всю страну, прозвучала глухо и зловеще.

— Твое заявление, — продолжал Бочаров, глядя мне прямо в глаза, — Лежит на столе у Ежова. И он его не подпишет. Зачем ему какой-то студент из «Бауманки», когда у него есть свой, проверенный кандидат с хорошей партийной родословной?

Вот он, тупик. Яма, в которого я сам с таким рвением прыгнул.

— Но… разговор со Сталиным… — начал я, но Бочаров прервал меня усталым жестом.

— В том-то и дело, Леня. Ежов не знает, что это желание Хозяина. А Сталин прямого приказа не дал. Он дал «совет». И теперь твое заявление — это просто бумажка от неизвестного студента Брежнева. Ежов положит ее под сукно, и через месяц ее никто не вспомнит. А идти к нему и ссылаться на разговор с Генеральным Секретарем — это самоубийство. Он тут же доложит наверх, что какой-то наглый выскочка прикрывается именем товарища Сталина для решения своих карьерных вопросов. И все. Конец карьере!