Полное погружение (СИ) - Васильев Сергей

«Странные люди, — зябко поежилась Вася, несмотря на теплый безветренный вечер, — тут, считай, под боком смертоубийство происходит, а они даже носа не кажут. Крайне странные… А может быть…»

Василиса вдруг представила, что домики — старинные декорации, гопники с бабой Груней — артисты, а все эти приключения снимает скрытая камера, и ей стало чуть легче. Всегда приятно предполагать, что съемки когда-то закончатся…

За это время Стрешнева уже перевалила бабу Груню через порог, подтянула к себе и бочком уложила на лавку. Шишка на голове была внушительная. Очевидно, женщина при падении здорово ударилась затылком о камень, и до сих пор пребывала в беспамятстве. Более точный диагноз поставить мог только врач, но Василисе меньше всего хотелось его искать. Ей вообще уже ничего не хотелось. Она исчерпала лимит переживаний и молилась, чтобы вопрос с лежащим во дворе громилой и сидящим рядом с ним студентом уладился сам собой. Судьба весьма своеобразно решила над ней сжалиться. Вася нашла на улице сидящего, прислонившегося к стене Петю и больше — никого.

— А где этот? — Вася затруднилась идентифировать гопника.

— Тихон-то? — отозвался слабым голосом Петя, — уехал.

— Как уехал?

— Не сам, на тачке, супружница его забрала, а я загрузить помог, — Петин голос звучал всё тише, словно кто-то плавно убавлял громкость динамика.

— Куда?

— В тачку, вестимо, — практически неслышно пролепетал студент.

— А откуда жена узнала, где он?

Петя не ответил. Голова его бессильно свесилась на грудь, и Вася поняла, что осталась одна с двумя полудышащими пострадавшими на руках. Страшно не было, ведь никто не умер. Было тревожно. Так, наверно, чувствует себя дайвер, оказавшийся один в трюме затонувшего корабля.

Василиса затащила Петю на кухню, положила на соседнюю лавку, поменяла догорающую свечу на столе и решила обследовать уличное пространство.

За летней кухонькой она приметила навес. Под ним на столе стояли два керогаза и еще столько же запасных — возле инструментов. Рядом дровишки, и уголь, огороженный сбитыми досками, старая ветошь, с которой никогда не расстаются в частных домах, и главное на эту минуту — два ведра с чистой водой, тазик и рукомойник.

Захватив предоставленное хозяйкой платье, Василиса, стараясь не шуметь, наконец-то избавилась от своего сценического облачения, скинула с ног так выручившие её берцы, с наслаждением потопталась босиком по траве, на которую осела вечерняя роса, старательно и с удовольствием помылась, переоделась, замочила в тазике грязные вещи и вернулась в дом посвежевшей и почти счастливой.

Отделенная от кухни широкой трубой и занавеской, за печью у бабы Груни расположилась вместительная лежанка, укрытая цветастым одеялом, а рядом с ней стояла кровать, плотно прижимаясь боком к теплой соседке.

Приложив последние силы, Вася перетащила Аграфену Осиповну в постель, проверила ее дыхание, вернулась на кухню, села за стол, взяла в руки фотографию, которую уронила, выбегая на улицу, и долго-долго вглядывалась в лица родителей.

Незаметно она заснула. Организм, истратив последние силы, нажал на рубильник и погрузил её в беспамятство, защищая от выгорания и переутомления.

Василисе снова снился тревожный сон. Она стояла у ходовой рубки того самого кораблика, с которого началось её путешествие в прошлое, и поддерживала раненого Мирского с перевязанной совсем как у Пети головой. Неистово кричали чайки, но оказалось, что это кричат люди. Они стояли возле шлюпок и, повернувшись к Васе, о чем-то хотели её предупредить. В тонущий кораблик ударила длинная, пологая волна. Он накренился, заскрежетал всеми своими железными частями, и в дверь рубки кто-то начал бешено колотить.

Василиса повернула голову и с ужасом увидела в иллюминаторе за закрытой дверью лица своих родителей. Она бросилась к запорам, попыталась их провернуть, но дверь заклинило, она словно вросла в стены рубки.

— Я не могу ее открыть! Не могу-у-у-у! — закричала Василиса и проснулась…

Рассвело. Раннее солнце било в окошко, разливая тепло по столу и половицам. Было тихо, как вдруг в дверь мерно застучал чей-то тяжелый кулак.

— Мама! Папа! — вскрикнула Вася, бросаясь к дверям, спотыкаясь о порожек и чуть не падая.

Трясущимися руками она спешно откинула щеколду, распахнула дверь и сделала шаг назад, испытав непреодолимое желание захлопнуть её обратно.

«Ну, вот и всё» — пронеслась в голове Стрешневой тоскливая мысль. 

Глава 24  

Силантьич

За порогом стоял полицейский. Тот самый, которого Вася видела во время составления списков потерпевших кораблекрушение. Вблизи он выглядел более грозным, чем вчера, около госпиталя. Высокого роста, с крепкими руками и толстыми венами на кистях, он был одет в строгую, пригнанную форму. Широкий лоб, изможденный морщинами, как пахотное поле — следами плуга, слегка прикрывался козырькой форменной фуражки. Мясистый, крючковатый нос чуть нависал над густыми, седыми гусарскими усами с закрученными вверх кончиками. Выбритые до синевы щёки рассекались складками, возможно, представлявшими из себя в молодости очаровательные ямочки.

Но самое жуткое — прожигающие насквозь глаза служаки, повидавшего на своем веку столько разных людей, что рассказывать сказки было бессмысленно. Его пронзительный взгляд превратил Васю в зайца на мушке охотника.

Девушка с трудом подавила первый эмоциональный порыв — бежать, но даже легкое движение её глаз и рук было моментально считано этим «сатрапом самодержавия» и, скорее всего, крайне неверно истолковано. Полицейский нахмурился и шагнул вперед, нависая над Василисой, как грозовая туча над полевым цветком.

— Кто такова будешь?

«Ну, и что мне ему сказать? — тоскливо подумала Стрешнева, — Петина революционная версия не прокатит. Я — девушка Пети? Мы с ним познакомились во время кораблекрушения, когда его садануло по башке лебедкой! Еще неизвестно, что ему наговорит наивный Петя. Вдруг, исключительно в целях конспирации, он станет отрицать само моё существование? С него станется, подпольщик-многостаночник…»

— Ты что, девка, язык проглотила? — пророкотал над ухом полицейский, обдав Василису густой смесью запаха табака и чесночного «выхлопа».

Девушка вдруг поняла, что всё это время, занятая своими мыслями, не проронила ни слова.

— Немая, что ли? — продолжал полицейский генерировать версии.

И тут Вася под воздействием адреналина выдала то, от чего через секунду сама пришла в ужас.

— Сударь! — максимально холодно произнесла она, дерзко глядя снизу вверх в полицейские глаза, — мы с вами друг другу не представлены, а стало быть, общаться с вами я не могу!

Эстафета удивленного недоумения перешла к полицейскому. Его глаза расширились, а на лице отразилась бурная умственная деятельность человека, стремящегося переварить услышанное. Очевидно в рабочей слободке, где он нес службу, такой великосветский этикет не только не соблюдался, но и был неизвестен.

— Ты кто такая? — оторопело спросил страж порядка, пытаясь вернуть своему лицу грозное выражение.

Но Васю уже несло.

— Во-первых, не ты, а вы. Во-вторых, потрудитесь сами сначала представиться, объяснить причину своего вторжения на частную территорию и только потом интересоваться личностью присутствующей здесь дамы! — выпалила Стрешнева, чтобы потом, в зазвеневшей от напряжения тишине вспомнить фразу, услышанную от Дэна: «Ну, всё, Стрешнева, тебе пипец!»…

— Да ты!… Да я!… — суровый полицейский покраснел и начал закипать, как чайник.

— Силантьич! — раздался из глубины дома слабый, но хорошо различимый, сварливый голос бабы Груни, — ты что мне там внучку пугаешь? Совсем одичал в своём околотке, паразит!

Полицейский осёкся на полуслове, хмыкнул, отодвинул в сторону Василису и загрохотал сапогами по половицам, направляясь к бабе Груне.

— Грунюшка! Слава Богу, жива! А мне про тебя такого наговорили…- оправдывался он на ходу совсем другим, елейно-сахарным голосом.