Шрам времени - Алекс Крэйтон

— Я боюсь, — сказал Герман, и в этот раз в его голосе была только искренность. — Боюсь, что мы просто бежим от всего. Боюсь, что третий путь — это не выбор, а попытка спрятаться.

— Может быть, — тихо ответила Лида. Она стояла рядом, слегка наклонив голову, словно пыталась рассмотреть эту третью дорожку под новым углом. — А может, это единственный путь, где мы сами решаем, что будет дальше. Не прошлое, не обстоятельства, не те, кто старше и сильнее… а мы. Это не побег, если мы принимаем, что за этим последует.

Они стояли так долго, что казалось, само безвременье прислушивается: дышит медленнее, чтобы не мешать им думать.

Герман глубоко вдохнул, собрался — и сделал шаг вперёд, коснувшись ладонью третьей полосы. В тот же миг что-то под его пальцами едва заметно дрогнуло, будто в далёкой глубине проступил отклик. Не звук, а предчувствие, как лёгкий порыв ветра перед ненастьем.

— Если мы выберем это, — медленно произнёс он, — мы откажемся от того, что знаем. Мы не знаем, куда она ведёт. Не знаем, кем будем. Какими проснёмся завтра. Может, там нас вообще не будет такими, как сейчас…

Лида встала рядом с ним. В её глазах появилась теплота.

— Тогда узнаем это вместе, — сказала она. — Впервые в жизни не зная, что будет дальше. Может, это и есть настоящее начало.

Они сделали шаг одновременно.

Дорожка раскрылась тихо — словно отступила плёнка мира, обнажая новый слой. Пространство вокруг стало светлее, но не ослепительным — скорее, как бывает ранним утром, когда туман расступается, пропуская первые робкие лучи. Пейзаж менялся незаметно: свет сгущался, воздух становился плотнее, знакомые очертания безвременья вытягивались, расплывались, превращаясь в что-то иное. Шаги вдруг стали мягче — словно они шли по траве, но самой травы ещё не было видно.

— Ты чувствуешь? — прошептала Лида.

— Да, — ответил Герман. — Но я не могу… объяснить.

Он и правда не мог: ощущение было такое, словно мир ждал их решения, и только когда они выбрали, начал разворачиваться, как киноплёнка, что долго лежала в темноте.

Свет впереди стал теплее. В нём угадывались какие-то формы — может, дом, может, двор, может, чей-то силуэт. Они не могли понять, что именно. Всё было размыто, будто они смотрели на будущее сквозь стекло, затуманенное дыханием.

— Герман… — Лида остановилась на секунду. — Мне кажется… я знаю этот запах. Так пахло тогда, в детстве… когда в окно входило утро.

Герман тоже чувствовал: запах свежего хлеба, тёплого дерева, мокрой после ночного дождя земли. То, чего они не ощущали много лет — потому что это можно почувствовать только раньше, когда ещё маленький, босиком на крыльце, и весь мир кажется огромным.

Но они всё ещё не понимали, что происходит.

— Может… — начал он, но договорить не успел.

Мир вокруг как будто вздохнул — глубоко, протяжно, и в этом вдохе было что-то родное. На миг перед ними мелькнула улица, солнечная, простая. Затем образ растворился, словно дал только намёк.

Они обменялись взглядами — удивлёнными, взволнованными, растерянными, но впервые за долгое время — живыми.

Свет впереди постепенно сгущался, превращаясь в проём, где будто бы можно было услышать далёкий детский смех. Их будущий — или их прошлый? Они ещё не знали.

— Ты боишься? — спросила Лида, но в её голосе не было дрожи.

— Конечно, — тихо сказал Герман. — Но сейчас это не тот страх. Это… как первый шаг в новом мире.

Они продолжили идти.

И с каждым шагом ощущение усиливалось: будто они входят не просто в дорогу, а в собственную память, только ожившую. В жизнь, что собирается начаться заново. С родителями, которые ещё живы, с улицами, которые ещё не успели стать серыми, с судьбой, которая ещё не написана.

Они не знали, кем станут там. Не знали, сколько всего смогут принести из старой своей жизни в новую.

И когда они сделали ещё один шаг, до конца растворяясь в мягком свете, мир вокруг них — тихо, почти нежно — начал складываться в новый, в тот где… в печке горит огонь, их молодые живые родители, что-то делают, а маленькие Герман и Лида счастливые сидят на скамейке слегка соприкасаясь руками щурясь от яркого солнца.

Свет вокруг них мягко сдвинулся, словно уступая дорогу. Два ребёнка повернули головы, будто почувствовали приближение чего-то родного, но пока не понимали — чего. Герман вдохнул запах дома — настоящего, живого дома и счастливо улыбнулся. Мир принял их.

И в тот миг две взрослые тени исчезли, растворились в тепле летнего дня — чтобы превратиться в двоих детей, которые сидели на скамейке, какие щурились от яркого солнца. Начиналась их новая жизнь. Та, что могла быть. Та, что теперь будет.