Лекарь Империи 11 - Александр Лиманский

Вероника сказала, что отец был здесь. Что он выписался и жил нормальной трезвой жизнью. Она рассказывала мне это, но насколько это было правдой?

Но если квартира пуста уже несколько месяцев…

Значит, она солгала?

Зачем?

Я стоял на лестничной клетке, пытаясь уложить в голове то, что только что узнал, когда за соседней дверью — номер тридцать шеть — послышалось шарканье.

Свидетель. Мне нужен свидетель.

Я подошёл к двери и позвонил. Звонок здесь был другой — мелодичный, электронный, явно более новый. Через несколько секунд послышались шаги, потом — лязг замка.

Дверь приоткрылась на длину цепочки, и в щели появилось лицо — морщинистое, как печёное яблоко, обрамлённое платком в мелкий цветочек. Глаза — водянистые, подслеповатые — уставились на меня с подозрением.

— Чаво? — прокричала старушка, и я заметил в её ухе слуховой аппарат — громоздкий, допотопный, явно работающий через раз.

— Здравствуйте! — я повысил голос. — Я ищу соседа из тридцать седьмой квартиры!

— Колбасы? — старушка нахмурилась. — Нет у меня колбасы! И вообще, я ничего не покупаю! Идите отсюда!

Она попыталась захлопнуть дверь, но я успел вставить ногу в щель.

— Не колбасы! — я почти кричал. — СО-СЕ-ДА! Мужчину! Из квартиры тридцать семь!

— Двуногий, — голос Фырка был полон сарказма, — ты уверен, что это хороший источник информации? По-моему, она глухая, как пень.

Я мысленно велел ему заткнуться.

Старушка смотрела на меня, наморщив лоб, потом — медленно, словно сквозь толщу воды — до неё дошёл смысл моих слов.

— А-а-а, Петровича-то!

— Да! Сергея Петровича Орлова! — я кивнул с преувеличенным энтузиазмом. — Где он?

Старушка покачала головой.

— Так нет тут никого давно, милок. Уж с месяц как квартира пустует.

Месяц. Ну точно.

Слово упало в мою голову, как камень в тихий пруд, и от него разошлись круги — круги вопросов, круги подозрений, круги того особого холода, который появляется, когда понимаешь, что человек, которому ты доверял, тебе лгал.

— Съехал он, кажись, — продолжала старушка, не замечая моего состояния. — А куда — кто ж его знает. Может, к родне какой. Может, в дом престарелых. Он ведь пил сильно, Сережка-то Петрович-то. Горькую. До белой горячки, бывало, допивался. Мы тут все натерпелись от него — то орёт по ночам, то двери ломится, то ментов вызываем…

Она вздохнула.

— А потом — раз, и нет его. Тихо стало. Мы-то обрадовались сначала, думали — наконец избавились. А потом смотрим — квартира пустая стоит, пылью зарастает. Никто не приходит, никто не убирает. Участковый заглядывал пару раз, да толку-то…

Я слушал её — и не слышал. Слова долетали до меня, как сквозь вату, и я ловил только отдельные фразы: «месяц», «съехал», «никто не приходит».

Вероника сказала, что была здесь. Что видела отца. Что они разговаривали.

Но отец здесь не живёт уже месяц.

Значит, либо он жил его где-то в другом месте, либо…

Либо она солгала мне. Убедительно, со слезами в голосе, с болью, которая казалась такой настоящей.

Зачем?

— … спасибо, — сказал я. — Спасибо за информацию.

Старушка что-то ещё говорила — кажется, про соседей сверху, которые тоже «шумят, ироды», — но я уже не слушал. Кивнул ей, развернулся и пошёл вниз по лестнице.

— Двуногий? — голос Фырка был любопытным. — И что ты об этом думаешь?

Хороший вопрос. Что я об этом думал?

Я вышел из подъезда, остановился на крыльце.

Факт первый: Вероника сказала, что отец вернулся к трезвой жизни. Факт второй: отец здесь не живёт уже месяц. Вывод: либо он ей врал, либо соврала она.

Раздражало ли меня это? Да. Но все люди что-то скрывают. Пациенты врут врачам каждый день — о том, сколько пьют, сколько курят, принимают ли лекарства. Это не конец света. Это просто… данность.

Однако от самых близких людей этого не получать не хочется.

Другое дело, что мне хотелось понять — зачем. Какой в этом смысл? Что она прячет?

— Ладно, — сказал я вслух. — Поехали домой.

— Наконец-то, — оживился Фырк. — Задолбал этот Владимир уже. Хочется к себе, в уютную нашу больничку.

Я достал телефон и начал искать службы междугородних перевозок. Первая компания не брала трубку. Вторая сказала, что свободных машин нет до вечера. Третья — какое-то частное агентство с дурацким названием «Ласточка-экспресс» — ответила сонным женским голосом:

— Владимир — Муром? Сейчас посмотрю… Есть водитель, но он освободится через двадцать минут. Устроит?

— Устроит. Куда подъехать?

— Адрес скиньте смской, он сам найдёт.

Двадцать минут ожидания. Я огляделся в поисках какой-нибудь забегаловки и обнаружил через дорогу вывеску «Шаурма 24/7». Не бог весть что, но кофе там наверняка наливают.

— Пошли, — сказал я Фырку. — Перекусим, пока ждём.

— Ты удивительно спокоен для человека, которому только что наврала невеста, — заметил бурундук, устраиваясь на моём плече.

— А что мне, рыдать на лестнице? — я пожал плечами. — Разберусь. Поговорю с ней. Выясню, в чём дело. Может, у неё есть нормальное объяснение.

— А если нет?

— Тогда будем думать.

Фырк хмыкнул, но промолчал. Мудрый бурундук.

Водитель — мужик лет пятидесяти с усами как у моржа и татуировкой якоря на предплечье — оказался из тех, кто любит поговорить. Первые полчаса он рассказывал мне про свою бывшую жену («стерва, каких свет не видывал»), потом про сына, который «связался с какими-то программистами и теперь зарабатывает больше отца», потом про политику, про цены на бензин, про рыбалку…

Я кивал в нужных местах, мычал что-то одобрительное и смотрел в окно. За стеклом мелькали поля, перелески, маленькие деревушки — двести километров российской глубинки, которые тянулись и тянулись, как жевательная резинка.

Где-то на середине пути водитель наконец выдохся и замолчал, включив радио. Заиграла какая-то попса, и я позволил себе расслабиться и подумать.

Зачем она солгала? Этот вопрос крутился в голове, как заевшая пластинка, и я не мог найти ответа.

Может, она не хотела меня беспокоить? Не хотела, чтобы я знал о проблемах с отцом? Хотела защитить меня от чего-то?

Но от чего? От знания о том, что её отец — алкоголик, который съехал неизвестно куда? Я и так это знал. Она сама рассказывала мне о его запоях, о скандалах, о том, как тяжело ей было расти в такой семье.

Тогда зачем придумывать историю?

Или…

— Двуногий, — Фырк уселся на спинке переднего сиденья и уставился на меня своими бусинками-глазами. — Ты думаешь так громко, что у меня голова раскалывается. Поделись со мноц.

Я вздохнул.

— Она солгала мне, Фырк. Вероника солгала. И я