Лекарь Империи 11 - Александр Лиманский

Бурундук почесал за ухом.

— Ну и дела… Зачем ей врать? Хотя, знаешь, женщины — они такие. С причудами. Может, у неё были свои причины?

— Какие причины могут быть, чтобы врать о собственном отце?

— Не знаю. Может, она его стыдится? Или боится? Или… — он помолчал. — Или защищает кого-то?

Я уставился на него.

— Защищает? Кого?

— Откуда мне знать? Я бурундук, а не детектив. Но люди врут по разным причинам, двуногий. Иногда — чтобы скрыть что-то постыдное. Иногда — чтобы защитить себя или других. Иногда — потому что правда слишком страшная, чтобы её произносить вслух.

Он был прав. Я знал это из своей врачебной практики — и в прошлой жизни, и в этой. Пациенты врали мне постоянно: о том, сколько пьют, сколько курят, какие лекарства принимают. Врали не потому, что хотели навредить себе, а потому что боялись осуждения, боялись последствий, боялись правды.

Может, Вероника тоже чего-то боялась?

— Что ты собираешься делать? — спросил Фырк.

Я посмотрел в окно. Владимир остался позади, и теперь за стеклом мелькали поля, перелески, маленькие деревушки — привычный пейзаж дороги между двумя городами.

— Поговорю с ней.

— Как? — Фырк скептически прищурился. — Ворвёшься в квартиру и начнёшь орать: «Ты мне врала!»? Отличный план, двуногий. Просто отличный. Она точно после этого откроет тебе душу.

— Нет, — я покачал головой. — Напролом нельзя. Ты прав.

— О, чудо! Двуногий признал мою правоту! Запишите эту дату в анналы истории!

— Не зазнайся только.

— С удовольствием. Но сначала скажи — что ты собираешься делать?

Я задумался.

Вероника была напугана — я видел это по её глазам, слышал по её голосу. Она прятала что-то, и это что-то причиняло ей боль. Если я сейчас налечу на неё с обвинениями, она закроется ещё больше. Уйдёт в глухую оборону. И я никогда не узнаю правду.

Нужен другой подход.

— Я приготовлю ужин, — сказал я.

Фырк уставился на меня так, словно я объявил, что собираюсь станцевать польку на крыше Кремля.

— Ужин?

— Ужин. Создам атмосферу. Покажу ей, что я рядом, что я готов слушать. А потом — спрошу прямо.

— Ты уверен, что это сработает?

— Нет, — честно ответил я. — Но это лучше, чем скандал. И потом… — я помолчал. — Я устал от тайн, Фырк. Устал от недоговорённостей, от подозрений, от этого постоянного ощущения, что все вокруг что-то скрывают. Если она не хочет мне доверять — пусть скажет это прямо. Но я не буду играть в шпионские игры с собственной девушкой.

Фырк помолчал, обдумывая мои слова.

— Знаешь, — сказал он наконец, — иногда ты говоришь удивительно разумные вещи. Для двуногого.

— Спасибо за комплимент.

— Пожалуйста. Но если она тебя бросит после этого разговора — не говори, что я тебя не предупреждал.

Я не ответил. За окном мелькали деревья, и где-то впереди, за горизонтом, ждал Муром — мой дом, моя работа, моя жизнь.

И Вероника.

С которой мне предстоял очень тяжёлый разговор.

Квартира встретила меня тишиной и запахом чистоты — того особенного запаха, который появляется в доме, когда в нём регулярно убираются, стирают, проветривают. Вероника. Это всё было её — порядок на полках, свежие полотенца в ванной, цветы на подоконнике.

Но дома ее не было. Я посмотрел на часы. Ее дежурство должно было закончиться через пару часов. Что ж, значит, время у меня есть.

Морковка — рыжая бестия — выбежала мне навстречу и начала тереться о ноги, мурлыча так громко, что было слышно, наверное, в соседней комнате.

— Привет, рыжая, — я наклонился и почесал её за ухом. — Скучала?

Кошка мяукнула — требовательно, возмущённо, как будто хотела сказать: «Ты где был так долго⁈ Я тут чуть не умерла от голода и одиночества!»

— Врёшь, — сказал я ей. — Вероника тебя кормила. И гладила. И баловала, наверное.

Морковка фыркнула и удалилась на кухню — проверять, не принёс ли я чего-нибудь вкусного.

Я прошёлся по квартире, осматривая каждую комнату, и чувствовал, как напряжение последних дней постепенно отпускает. Владимир с его больницами, судами, продажными профессорами и аристократами остался позади. Здесь был мой дом. Моя территория. Место, где я мог наконец выдохнуть.

В голове автоматически прокрутился список дел.

Мишка Шаповалов — стабилен, на пути к выздоровлению, под присмотром Кашина. Алёна Шаповалова — Величко на подхвате. Мои пациенты — Ашот, Яна Смирнова — на реабилитации, активное участие уже не требуется. Минеева — протокол оставлен, местные лекари справятся, дистанционные консультации при необходимости.

Впервые за долгое время у меня было право на паузу. Право остановиться, отдышаться, подумать о чём-то, кроме работы.

И я собирался использовать эту паузу, чтобы разобраться со своей личной жизнью.

Но сначала — магазин.

Дорогой продуктовый магазин на углу Вишневой и Мира — тот самый, мимо которого я раньше проходил, даже не глядя на витрины, — встретил меня прохладой климатической системы и запахом свежей выпечки.

Я взял корзину и двинулся вдоль полок, не глядя на ценники. Странное ощущение. В прошлой жизни — и в начале этой — я привык считать каждую копейку, взвешивать каждую покупку, выбирать между «нужно» и «хочу». А теперь…

Теперь у меня были деньги. И я мог позволить себе… ну, практически всё.

Свежий стейк — толстый, мраморный, идеально выдержанный. Я взял два.

Спаржа — нежная, зелёная, с тонкими стеблями.

Сливки — настоящие, жирные, не то порошковое безобразие, которым торговали в обычных магазинах.

Сыр — пармезан, выдержанный, с кристалликами соли внутри.

Вино — бутылка красного, итальянского, с названием, которое я не мог прочитать, но с ценой, которая говорила о качестве.

Свежие ягоды — клубника, малина, голубика — для десерта.

Розмарин, чеснок, оливковое масло, лимон…

Я шёл вдоль полок и складывал в корзину всё, что нужно было для идеального ужина, и думал о том, как странно устроена жизнь. Ещё несколько месяцев назад я был никем — безродным адептом без денег, без связей, без будущего. А теперь стоял в дорогом магазине, покупал деликатесы и готовился приготовить романтический ужин для своей девушки.

Девушке, которая мне солгала.

Но об этом — потом. Сначала — ужин.

Кухня моей квартиры была маленькой — типичная кухня типичной российской квартиры, где едва хватало места для плиты, холодильника и небольшого стола. Но я любил её. Здесь было уютно, тепло, и здесь я мог творить.

Хотя с гонораром от императора можно подумать о расширении жил площади. И я обязательно этим займусь, как только разберусь в личной жизни. Было бы странно, что-то делать, когда в ней не пойми что…