Участковый. Книга вторая (СИ) - Барчук Павел

— Переводя на русский, — резюмировал я, — домовой сошел с ума от скуки и теперь устраивает цирк.

— Примерно так, — кивнул Капустин, резко выворачивая руль в сторону промзоны.

То, что на хлебозаводе и правда происходит какая-то хрень, мы поняли, едва только подъехали к воротам предприятия. Возле этих ворот стояла кучка грузчиков в синих, перепачканных мукой халатах. Они, взявшись за руки, с неестественно блаженными улыбками на лицах, хором исполняли:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Припев грузчики пели настолько душевно и слаженно, что у меня на мгновение возникло желание к ним присоединиться. Но тут один из них, тучный мужчина с бородой, прервав пение, ораторским тоном провозгласил:

— Товарищи! А ведь правда, широка! И каждый батон, испеченный нашими руками, — это кирпичик в светлое будущее! Не так ли?

— Так! — хором ответили остальные и с новым энтузиазмом ринулись обратно в цех.

Мы с Капустином, выбрались из машины и прошли внутрь. В цеху царил тот же абсурд. Женщины у конвейера не складывали хлеб на специальный деревянный поддон, а строили из буханок подобие Мавзолея, напевая «Марш энтузиастов». Но главное — хлеб и правда исчезал. Только кто-то отворачивался, как с конвейера бесследно пропадала одна-две буханки.

— Чувствуешь? — спросил я Капустина, ощущая знакомый запах полыни. — Город буквально сходит с ума. Пару дней назад — доярки, потом бабы в общежитии, сегодня — хлебозавод. Завтра, глядишь, трактора сами собой в пляс пустятся.

— Это классическая реакция, — тихо сказал Капустин, озираясь по сторонам с видом специалиста-эпидемиолога в очаге заразы. — У обычных людей психика не выдерживает резкого роста концентрации потусторонней энергии, которая исходит от нечисти. А нечисть, в свою очередь, сходит с ума, когда в игру вступают силы уровня… — он сглотнул, — Князя Бездны. Договор трещит по швам, лейтенант. Система дает сбой.

— Значит, чиним систему, — мрачно буркнул я. — Где тут у нас эпицентр этого коммунистического шабаша?

В этот момент откуда-то из подсобного помещения выскочил мужичок. Он был небольшого роста, тоже в халате, но в белом, и с таким же белым лицом. У него тряслись губы, руки и дергался глаз.

— Товарищи милиционеры, это какой-то саботаж. — Бубнил он, едва не плача. — Нас же всех. Нас… Весь коллектив… Их посадят, а меня…

Директор хлебозавода, а это был именно директор, вытер пот со лба, нервно втянул воздух носом, а потом дрожащим голосом попросил:

— Товарищи милиционеры, миленькие, сделайте, пожалуйста, что-нибудь.

Удивительное дело, но директор ухитрялся держаться в разуме и оставаться в стороне от коллективного безумия. Видимо, чувство ответственности за завод и страха перед вышестоящим руководством, у советского гражданина будет посильнее влияния всяких там домовых. Хотя, было заметно, что держать себя в руках директору очень тяжело. Его взгляд то и дело перескакивал на кучку поющих работников. Он уже был на грани того, чтобы присоединиться к хору.

— Когда это началось и где? — строго поинтересовался Капустин.

— Вон там, у третьей печи! Оттуда все и началось! — Ответил директор, притаптывая одной ногой. Судя по всему, он мог вот-вот сорваться и пуститься в пляс.

Мы с Капустиным прошли к месту, на которое указал директор. Ему велели остаться на месте, за нами не ходить.

Это была огромная печь. Вокруг нее, как вокруг древнего капища, стояли работники завода и, раскачиваясь, тихо напевали «Я другой такой страны не знаю…». Атмосфера была настолько пропитана принудительным энтузиазмом, что меня чуть не стошнило.

— Это Spiritus-Agiticus, — уверенно заявил Капустин. — Домовой-агитатор. Редкий вид домового. Как правило, его присутствие приносит только пользу. Он вдохновляет людей на активную работу, увеличивает их энтузиазм.

— Ничего себе. — Я с уважением посмотрел на Капустина. — С тобой и справочник не нужен. Ты что, вообще всю теорию знаешь наизусть?

— А как же. — Удивился Капустин, будто я спросил у него крайне странную вещь. — Говорю тебе, меня потому и выбрали, я очень ответственно отношусь к своей работе. Я стараюсь владеть всей информацией и она у меня вот тут, — Капитан постучал указательным пальцем себе по лбу. — Вся по полочкам распределена.

— Так… Ладно. Значит, обычно этот домовой помогает. Но сегодня явно что-то пошло не так.

— Да. — Согласился Капустин. — Видимо, он, как и многие другие представители нечисти в нашем городе, впал в эйфорию, спровоцированную появлением артефакта и волнениями среди более могущественных сил.

— И что делать, капитан? — спросил я. — «Справочник» что предлагает для усмирения такого энтузиаста?

Капустин задумался.

— В теории — домовые, как и вся нечисть, в первую очередь боятся освященную соль или воду. Но учитывая идеологический контекст нарушения… — взгляд Капустина упал на огромное, в полстены, красное знамя с лозунгом «Слава труду!», висевшее напротив печи. — Лейтенант! У тебя же Скипетр с собой?

— Да. — Я хлопнул рукой по карману, — Не расстаюсь с ним. А что?

— Это вампирский артефакт может снимать со смертных любое воздействие. Вот, что… Если мы сейчас вступим в открытую конфронтацию с домовым, он, на волне своего энтузиазма, может причинить вред оборудованию. Серьезный вред. Потом это как-то придется объяснять. Ну и, конечно, завод может встать на неопределенное время. Нужно дать домовому то, что его порадует. То, что он уважает и к чему стремится. Домовой жаждет агитации? Дадим ему ее! В концентрированном виде! Ну а ты… Тебе придётся подойти к каждому и сделать так, чтоб все они повзаимодействовали с артефактом.

— Как ты себе это представляешь? — Я в изумлении уставился на Капустина, — Тут сейчас работников, человек тридцать в общей сложности. Что ж мне, каждого карандашом колоть? Этак мне через минуту просто рожу начистят да и все. Не разбираясь, кто я, участковый или просто псих.

— Не начистят. И колоть никого не надо. Просто достаточно, чтоб каждый из присутствующих подержал Скипетр в руке.

— Ага. Это значительно все упрощает. — Хмыкнул я, не скрывая сарказма.

Однако, говорить об этом можно сколько угодно, а делать все равно придется. Поэтому мы с Капустиным одновременно приступили к устранению последствий внезапной активности домового.

Капустин ловко вскарабкался по стремянке, стоявшей рядом, и сорвал тяжеленное знамя. Оно было размером с парус.

— Товарищи! — скомандовал я работникам, отвлекая их. — А давайте споем про Казбека и могучего орла!

Пока они, обрадованные новой идеей, перестраивались на очередной хит, Капустин, пыхтя, набросил алое полотнище прямо на печь. Знамя почти полностью закрыло ее, а лозунг «Слава труду!» замерцал в жарком воздухе.

Я, не теряя времени, вытащил карандаш из кармана, зажал его в первой руке, а затем принялся каждому из присутствующих, жать руку. Естественно, так, чтоб рукопожатие длилось не меньше минуты-двух и чтоб артефакт соприкасался с ладонью пострадавшего от нечисти работника. Со стороны, конечно, я смотрелся идиот идиотом.

Однако, Капустин оказался прав. Эффект был мгновенным и потрясающим. По цеху пронесся вздох глубочайшего удовлетворения, словно сам дух завода наконец-то получил то, чего жаждал. Наваждение рассеялось, как дым. Работники перестали петь и раскачиваться. Они с недоумением смотрели друг на друга, на Мавзолей из буханок, на нас.

— Что это я? — пробормотал бородатый грузчик, потирая лоб. — Вроде, погрузку надо делать…

Директор, вытирая платком лицо, бросился к нам.

— Товарищи милиционеры! Что это было? Сумасшествие массового характера? Диверсия?

— Да что вы, товарищ директор. Просто народ слегка в жаре переработал, — с невозмутимым видом солгал Капустин, аккуратно стягивая знамя обратно. — Редкая форма массовой истерии на почве переработки. И кстати… Рекомендую увеличить время на политзанятия. Идем, лейтенант.

Капустин кивнул мне и мы вышли на улицу, оставив за спинами растерянный коллектив хлебозавода.