Ложная девятка. Пятый том (СИ) - Риддер Аристарх

«Футбол должен объединять, а не разъединять,» — заключает Аньелли. — «То, что произошло — это победа политики над спортом. А это всегда плохо.»

Пока что остается только сожалеть о том, что мир не увидит атаку мечты в действии. Но если верить словам Аньелли, история еще не закончена. И возможно, рано или поздно русский гений все-таки станет бьянконери.

Глава 17

Новый 1986 год я встретил, можно сказать, в семейном кругу. Были только мы, Сергеевы, Катя с родителями и новый молодой человек Оли. И на его фигуре стоит остановиться отдельно, потому что неожиданно для меня во Мценске я встретил Олега Протасова.

Да, моего вечного напарника и партнера по атакующей линии сборной Советского Союза, главную ударную силу днепропетровского «Днепра» и нового парня моей ветреной сестрицы.

Надо сказать, что Олег на нее влиял очень положительно. Потому что если до этого взгляды Ольги на мужчин были в большей степени потребительскими — этим она существенно опередила свое время, и такие, как она, скорее характерны для середины XXI века, а не для конца XX-го — то сейчас, будучи парой с Протасовым, моя старшая сестрица, наоборот, всячески старалась поддерживать реноме будущей хранительницы домашнего очага.

И в связи с этим у меня тут же возникла шальная мысль. А ну как получится переманить Протасова в Москву? И само собой, в «Торпедо». С таким острием торпедовское копье будет еще более смертоносным для соперников.

Ведь если говорить о тандеме форвардов, то такой, как у нас с Олегом, можно сказать, что идеален. Протасов — чистый центрфорвард, а я в роли оттянутого форварда, фантазиста, игрока, который передвигается по всему фронту атаки. В теории это очень и очень перспективно.

Вопрос только, насколько у них все серьезно и кто за кем потянется — Олег за Ольгой или Ольга за Олегом. Да, имена созвучные, что выглядит достаточно забавно. Но смотрят они друг на друга так, что действительно складывается впечатление, что что-то может и получиться.

Ну а если говорить о самом торжестве, то все было достаточно тихо и мирно. Мы послушали выступление нового генерального секретаря ЦК. Товарищ Романов оказался хорошим оратором и несколько минут рассказывал советскому народу о том, как он жил и как он будет жить.

Что меня удивило в этой речи, так это то, что очень много времени генсек посвятил ограниченному контингенту советских войск в Афганистане. Вообще тема афганской войны в советском обществе как будто бы даже табуирована. Война есть, все ее знают, но она где-то там, где-то за этими южными горами. Там что-то, наверное важное, но кроме редких похорон — причем совершенно обычных, без каких-либо воинских почестей, флагов или еще чего-то — по большому счету ничего не происходит. Такая странная двойственность.

И товарищ Романов показал этой речью, что с этой двойственностью покончено. И что отныне советское правительство берет новый курс на большую гласность. Это слово было мне знакомо. С него вроде как перестройка началась, но смысл вроде как совсем другой. Романов говорил о том, что пора партии говорить с народом о том, что ему действительно важно, говорить о прошлом, о будущем, уметь признавать свои ошибки. Но при этом не рубить с плеча и не отказываться от исторического прошлого. И наоборот, использовать опыт всех 60 лет советской власти как фундамент, на котором в итоге и будет построено светлое советское будущее.

И, как сказал отец, вот эта новогодняя речь, которая формально была поздравительной, очень напоминала какую-то заготовку для программной речи Романова на следующем съезде коммунистической партии.

Мама же добавила, что вроде как говорят о том, что впервые за очень долгий срок все материалы грядущего съезда могут быть в открытом доступе. И что в воздухе пахнет переменами. И перемены эти могут быть такие, что нас ждет коренное изменение лица страны.

Все эти разговоры звучали лично для меня очень тревожно. За то время, что я пробыл в Советском Союзе — за два с половиной года — я понял, что эта страна мне при всех ее недостатках очень нравится. И мне бы не хотелось, чтобы все опять закончилось 1991 годом, а потом и расстрелянным зданием Верховного Совета. Кто-то говорил об объективных законах и тенденциях исторического развития. И о том, что роль личности не так уж и важна. Но неужели и в этот раз все закончится этим? Очень хотелось, чтобы, наоборот, Советский Союз сохранился и избежал так называемых «святых девяностых», во время которых весь бывший советский блок — не только саму страну, но и тех, кто вращался в ее орбите — буквально трясло, и в этой тряске погибли, не побоюсь этого слова, миллионы.

Странные для главного советского праздника мысли заставили меня погрузиться в какую-то рефлексию. И все собравшиеся заметили изменение моего настроения. И, само собой, выводы были сделаны неправильные.

Отчего-то все решили, что я вспомнил мой сорвавшийся переход в «Ювентус», и чуть ли не хором и наперегонки принялись меня утешать. Пришлось накинуть на себя более веселую личину и активно разубеждать как старшее поколение, так и молодых. Говорить, что нет, все в порядке и они ошибаются. Тем более что они действительно ошибались.

Потом традиционная горка, елка. А завершилось все лично для меня тем, что мы с Катей отправились в гостиницу, которую моя девушка сняла заранее. Она ни в какую не соглашалась продолжать вечер, вернее, ночь в квартире моих родителей. Поэтому мы и уехали. Но, в принципе, я не возражал. Мне и самому было немного не по себе.

Сестрица с Протасовым, кстати, сделали то же самое. Так что в нашей старой квартире напротив центральной площади остались только мои родители и родители Кати.

Следующие пару дней во Мценске я провел, общаясь со своими школьными друзьями. Само собой, речь шла о тех, кто не проходил службу в рядах непобедимой и легендарной. Ну а потом мы с Олегом сели на поезд «Симферополь — Москва» и отправились в столицу где собиралась сборная Советского Союза, которая должна была полететь на Канарские острова для того, чтобы принять участие в третьем международном турнире в Маспаломасе.

Мы, сборная Советского Союза, действующий чемпион Европы, считаемся — да и на самом деле являемся — одной из сильнейших команд мира и входим в число главных претендентов на победу на грядущем чемпионате мира в Мексике.

Поэтому организаторы канарского турнира приложили достаточно много усилий для того, чтобы заманить нас к себе, и сделали они это самым простым, но при этом самым эффективным и очень приятным для нас, советских футболистов, способом — а именно большими призовыми, которые составили по 1000 долларов для каждого футболиста в заявке вне зависимости от исхода матча. Плюс 500 сверху за выход на поле, еще 500 за победу и еще 500 за каждый забитый мяч.

Так что мы с Протасовым, как одни из главных голеадоров сборной, ехали с предвкушением того, что нам удастся неплохо заработать на Канарских островах. Тем более что именно сборная Советского Союза была командой самого высокого уровня на этом турнире. О чем говорить, если в нашей группе А, помимо сборной Советского Союза, был еще «Саарбрюккен» из ФРГ и «Байер-04» оттуда же. И если последний еще мог побороться с нами, то «Саарбрюккен» представлялся легким соперником, который будет очень удобным для того, чтобы набить побольше очков, голов и, соответственно, заработать.

Но у Эдуарда Васильевича и Валентина Козьмича были на этот турнир совершенно другие планы. В Испанию полетела большая группа футболистов, которых ранее не призывали под знамена сборной. Матчи с западногерманскими командами наши тренеры рассматривали главным образом как способ проверить новичков.

Для московского «Торпедо» это означало то, что старые проверенные бойцы, которые прошли с командой Малофеева чемпионат Европы и отборочный турнир к чемпионату мира, остались дома. Само собой, речь шла о Васе Жупикове и о Вите Круглове. А вот молодая и голодная до больших побед молодежь, наоборот, получила шанс проявить себя. И речь шла сразу о четырех моих партнерах по клубу: о Диме Харине, Игоре Добровольском и о двух братьях — о Коле и о Юре Савичевых.