Последний герой СССР (СИ) - Алмазный Петр

Американец смотрел на действо завороженно, его взгляд расфокусировался, в глазах появился стеклянный блеск. Не прекращая речитатива, шаман отложил бубен в сторону, зачерпнул из матерчатого мешка горсть грибов — я с удивлением узнал в сморщенных шляпках мухоморы — и бросил грибы в кипящую воду. После этого потянулся к ножу, достал и потрогал лезвие пальцем. На подушечке появилась капля крови.

Олег кивнул мне и первым покинул комнату.

— Надеюсь, америкоса он резать не будет? — Мрачно пошутил я, когда дошли до автомобиля.

— Не будет, — серьезно ответил он, — но вряд ли этот негр вспомнит, где он и что с ним. Не парься, на обратном пути заберем твоего америкоса. Я на теленгитском попросил шамана устроить хороший «отдых» твоему усталому другу.

— Он такой же мой, как твой, — огрызнулся я.

Достал рюкзак Арни, вернулся к дому и подвесил у дверей на крюк, вбитый в стену. Очухается, полезет за шоколадками. И потом, в Кош-Агаче, насколько я знаю, есть гостиница — успокоил я свою совесть.

Дальше ехали молча. Ну — как молча? Олег гудел: «Ом-ммм», Петр рассказывал об археологических находках, первобытно-общинном строе и процессах, происходящих в момент землетрясений. Говорил он красиво, вдохновенно и даже не замечал, что вещает, по сути, для себя любимого.

Я включил магнитолу: «Повстречались как-то раз эскимос и папуас, и сказал папуас эскимосу»… Ну нет, у меня здесь свой диалог «папуаса» с «эскимосом». Я усмехнулся, выключил музыку и посмотрел на проводника. Олег блаженствовал в очередном приступе «ома». Глянул на ботаника — тот увлеченно рассказывал самому себе о сдвиге тектонических платформ.

Границу проехали быстро. Погранцы внимательно рассмотрели бумаги и пропустили. С монгольскими пограничниками тоже не было проблем, большие печати монгольской Академии наук произвели на них впечатление. Несколько странно повел себя один из монголов. Он вперился в Олега взглядом и что-то резко произнес на монгольском. Олег понял его, я это видел, но в ответ он только улыбнулся и пожал плечами. Ответил на русском:

— Прости, не знаю монгольского…

Через пять километров от границы дорога разделялось. Одна вела на Ховд.

Ховд — обычный городок советского типа — администрация, площадь, статуя Сухэ-Батора, несколько трёх-пятиэтажных домов советского типа. Остальной городок — это юрты и глинобитные мазанки. За пятиэтажными домами где жили бывшие советские специалисты стоят несколько вилл. Там всё за глинобитными дувалами, чахлые садики вокруг двухэтажных домов. Когда-то проектировались с террасами, но поскольку ветер несёт постоянно пыль и песок, всё это застеклено.

До Ховда приятная дорога по степи, расстояние примерно такое же, как до Маймы. Около двухсот километров, если не ошибаюсь. Был уверен, что нам туда. Но Олег вынырнул из «нирваны» и сказал:

— Сворачивай направо, там, как увидишь озеро, останавливай. На берегу заночуем.

Озеро появилось уже на закате, синева воды сливалась с небом и горными вершинами. Деревья и кусты обрамляли берега, в большом количестве рос емшан — ковром устилал открытые участки.

Палатку установили за невысокими, искривленными деревьями.

— Не знаю, стоит ли разжигать костер, — с сомнением произнес Олег.

— И почему? — я смотрел ему прямо в глаза, но он отвел взгляд.

— Небезопасно, — ответил уклончиво и тут же добавил:

— С другой стороны, костер нужен. Зверья много.

— Слушай, хорош темнить, если ожидается какая-то заварушка, то будь добр, предупреди спутников. Мне из тебя что, клещами информацию вытягивать? — Я разозлился.

— Мужики, кушать подано, пойдемте жрать пожалуйста! — крикнул Петр и сам же рассмеялся своей шутке.

Он, пока мы с проводником разговаривали, уже расстелил на чахлой траве кусок брезента, выложил армейскую тушенку и вскрыл банки консервным ножом. Из термоса налил в большие алюминиевые кружки чай, разломал булку хлеба. И тут же, рядом, положил яблоки. Надо же — еще остались, я думал, что он до Бийска их все прикончил.

Ели молча. Даже Петр не заливался соловьем, видимо устал за два дня дороги. Он быстро опустошил пару банок тушенки и тут же нырнул в палатку. Через минуту послышался раскатистый богатырский храп.

Олег быстро набрал сухих веток, и скоро яркое пламя костра скрашивало вечер в предгорьях монгольского Алтая. Красные блики играли на лице моего спутника, дымок уходил вверх, в темнеющее небо.

— Дежурим по очереди, — начал Олег, но я не дал ему закончить фразу.

— Рассказывай, — потребовал резче, чем хотел, — к каким неприятностям готовиться? Начни с того, кто тот монгол на границе, который узнал тебя. И почему он задергался. Откуда ты знаешь эти места?

— Служил я тут, — нехотя ответил Клочков, — в стройбате. Восемьдесят пятый — восемьдесят седьмой. Уже перед самым дембелем прапорщик — Виталя Забродин — предложил подработать. Мы с ним дружить, конечно, не дружили, но приятельствовали. В стройбате, сам понимаешь, дисциплины особой нет, особенно здесь — в Монголии. Как себя поставишь, так к тебе и относиться будут. А перед самым дембелем заканчивали один объект… дембельский аккорд… — я кивнул. — Он мне и предложил. Хочешь, говорит, немного подзаработать? Золото надо было мыть, а потом вывезти его в Союз. Дембелей особенно не досматривали, так что прокатило бы. А у меня девчонка в Кузне, деньги нужны. Хотел сразу жениться и свой дом купить. Чтобы зажить по человечески, — он усмехнулся. — Все иллюзия… Сейчас я это понимаю.

— А тогда? — Я растянулся перед костром, опираясь на локоть, и слушал внимательно.

— А тогда я просто пахал. Небольшой прииск, на реке. Нас двое. Я и Макар Иванов, со мной служил. Виталий сказал, что с местными все договорено, и что им надо будет процент с добычи отдать. Недели две мыли, неплохо так получилось. Уже предвкушал, как домой вернусь, какие подарки Лене куплю. Как дом буду строить… или ремонтировать, если готовый возьму. Планов всяких много было. Виталий третью часть намытого песка забрал, ну мы с Макаром тоже выдвинулись — к границе. Там нас и взяли. Церэн… — я впервые видел Олега таким эмоциональным. Его лицо перекосила гримаса ненависти. — Не буду много говорить, сразу к сути. Виталий — прапор, который с местными договаривался — присвоил золото, послав местных лесом. Те нас с Макаром скрутили и в Ховд. Там у Церэна дом. Сам дом больше для понтов, забор высокий, за забором сад. Ну как сад — так, деревца чахлые. Во дворе парадная юрта хозяина, за ней — юрта прислуги. Дальше сарай. В этой сарайке яма, накрытая решеткой. Нас туда бросили.

Он умолк, лег на спину, раскинул руки в стороны и, глядя в небо, сказал:

— В горах самые большие звезды. — и тут же, без перехода:

— Нас бросили в яму и забыли — глубина три метра. Утром спускали на верёвке ведро с водой и кидали куски сухой лепёшки. Вечером обглоданные кости со стола. Макар говорит, что бежать надо сейчас — пока силы есть. Нас даже не обыскивали. Мы с ним провели ревизию: нож, ложки. спички. Два дня ступени копали — собственно, на метр-полтора надо было прокопать, чтобы до решетки дотянуться. Решетка даже не закрыта — монголы, кстати, раздолбаи в этом смысле — вообще. Мы с Макаром про собак не подумали. Ты монгольских собак видел?

Я кивнул:

— Банхары. Серьезные зверюги.

— Вот я и говорю — не подумали про собак. Они не лают, не рычат — молча начинают рвать. Одна собака может на равных биться с тремя—четырьмя волками и победить их. Но в городе они разленившиеся, заелись на хозяйских харчах. Мы ночью выбрались, луна поздно взошла. Не сразу собак заметили, уже за город вышли. Идут за нами стаей, молча. Глаза в темноте горят. Так бы может и ушли, но Макар ногу травмировал. Перелом. Идти не может, тащил его на себе. Светало, холод собачий — время осень, а я взмок, так мне жарко было. Сделали привал, я пошел поесть поискать — речушка неподалеку, рыбы в ней полно. Монголы вообще рыбу не едят… Но — нашли нас. Меня обратно в яму…

— А Макар?

— И Макара тоже. У него ногу разбарабанило. Температура поднялась. Я неделю как мог — выхаживал. Так и умер там — в монгольской яме. А я потом рабом у Церэна был, полтора года, пока сбежать получилось.