Деньги не пахнут 6 - Константин Владимирович Ежов

– Главной фигурой в этой истории был молодой человек. Он не просто заметил проблему – он, оставаясь всего лишь младшим аналитиком, решился выступить против неё открыто. Наш долг – сделать так, чтобы такие смельчаки могли проявлять себя на ещё более высоких уровнях…

Люди в зале слушали затаив дыхание. Тихое потрескивание динамиков напоминало пламя, для которого и придумали название этого формата – "fireside chat" – беседа у воображаемого очага, где вместо дров горят идеи.

Хвалебная лента на сцене тянулась слишком уж долго – будто ведущий растягивал сладкий сироп слов, и воздух в зале становился густо-сладким от них. Аплодисменты, похожие на далёкий прибой, стихали и воскресали вновь; запах кофе и потёртой бумаги буклетов впитывался в костюмы присутствующих. Даже самому герою похвал это казалось чрезмерным – слишком много слов, уводящих в сторону от сути.

После окончания беседы – небольшой коридор за сценой, мягкий ковёр под ногами, приглушённый свет ламп и тихое гудение кондиционеров. Дверь в комнату ожидания распахнулась, и Киссинджер встретил Сергея тёплой, искренней улыбкой. Рука ветерана дипломатии – твёрдый, сухой рукопожатие; голос – бархатный, с привкусом табака и многолетних встреч.

– Шон! Рад, что пришёл, – произнёс он, и в этой фразе слышалась не только вежливость, но и благодарность.

– Как дела? – добавил, глядя в лицо так, будто пытался уловить настроение по мимике.

– Благодаря тебе всё отлично, – ответ последовал быстро; Киссинджер сжала руку чуть крепче, улыбка была тёплой, почти отцовской.

Причина уважения была проста: в разгар скандала с Theranos, когда свидетельство казалось рискованным и Киссинджер тянул до последней минуты, в нужный момент поступила информация от Сергея – словно вовремя поданная свеча. Новость о готовящейся публикации в Wall Street Times должна была выйти послезавтра, и эта маленькая искра времени позволила Киссинджеру взойти на трибуну в самый подходящий миг. От возможного позора – к образу национального героя; тонкая грань, и судьба качнулась в нужную сторону. Для Киссинджера этот поступок навсегда остался актом благодеяния.

– Как идут дела с фондом? Удалось собрать капитал? – вежливо поинтересовался Киссинджер.

– Да, благодаря тебе, – последовал ответ. Пять миллиардов, собранные благодаря престижной рекомендации, гремели цифрами в отчётах и разговорах, но пахло в основном семьями инвесторов и личными капитальными потоками: большинство вложивших оказались семейными офисами и богатыми частными лицами. Институциональные же инвесторы держали дистанцию.

В кабинете повисла лёгкая пауза, как перед ударом струны. Сергею хотелось немного пробить тему – тонко, не давя. Скользнула еле заметная усмешка, взгляд чуть потемнел, на лице появилась тень раздражения, но выражение оставалось сдержанным. Киссинджер моментально уловил этот натяг – в дипломатии такую мелочь улавливают мгновенно.

– Что-то не так? – спросил он, тонко улыбнувшись.

В ответ последовала лёгкая, почти виноватая отмашка.

– Нет-нет, ничего…, – так звучало притворное замешательство, но затем звучала и осторожная прямота: институциональные инвесторы пока не верят, опыта и публичных данных недостаточно, доверие придёт только с результатами.

Киссинджер рассмеялся тихо, как человек, давно видевший превратности рынка:

– Они такие – медлительны, не двинутся, пока не увидят. Но не переживай, признание придёт.

Слова эти были уверенными, но обещания – отложенными: помощи сейчас не предлагалось, лишь уверенность в будущем.

План требовал не только денег; нужна была репутация, та самая институциональная вера, которую нельзя купить силой – её нужно заслужить. Вбивать в инвесторов инвестиции, вынуждать их вложиться с помощью авторитета великого человека – так можно, но недолговечно; ощущение принуждения породит сопротивление. Становилось ясно: лучше получить сцену, позволяющую разжечь интерес в нужном месте, чем толкать деньги силой.

И тогда наступил сакральный момент: разговор перевёл тему к делу, к той самой причине, зачем Киссинджера пригласили – к обсуждению уроков скандала. Голос спикера звучал будто вполголоса у камина, формат "fireside chat" оправдывал себя: слушатели склоняли головы, ловили интонации, в зале царила полумягкая тишина, уши напрягались, словно ловя последние слова.

– Со временем все признают твой вклад. Терпение – союзник, – сказал Киссинджер, и эти слова, пропитанные ароматом старых бумаг и утончённого портвейна, отложились в мыслях как ориентир.

Когда голос дрогнул, словно тонкая струна, старик нахмурился, настороженно подняв глаза из-под очков.

Сергей Платонов, всегда уверенный, невозмутимый, вдруг словно потерял внутренний стержень.

– Что-то случилось? – осторожно спросил старик.

– Нет… ничего особенного. Просто услышал кое-что… и с тех пор не даёт покоя.

– Что именно? Расскажи.

Сергей чуть замялся, прикусил губу, будто опасался, что слова, вырвавшись наружу, станут чем-то большим, чем просто звуками.

– Говорят, будто мой успех – всего лишь случайность. Что не стоит тешить себя иллюзиями. И… что отсутствие приглашения на "Welcome Party" – лучшее тому доказательство.

Эта "Welcome Party" считалась чем-то вроде церемонии посвящения для избранных. Туда приглашали лишь тех, кто уже стал именем, легендой или хотя бы тенью от большой фигуры в мире финансов.

Сергея среди приглашённых не оказалось.

Услышав это, Киссинджер резко распрямился, в голосе звякнул металл недоверия.

– Что? Ты не получил приглашение?

– Фонд у меня пока молодой. Всё закономерно, – ответил Сергей с вымученной усмешкой, будто оправдывался перед самим собой. – До их уровня мне ещё далеко.

Даже на сессии "Theranos" докладчиком был Киссинджер, а не он. Всё логично: пока не время, не место, не тот масштаб.

– В сущности, ерунда, – тихо добавил Сергей. – Просто некоторые люди любят перекручивать факты. Распускают сплетни. Мне всё равно.

Но взгляд выдавал другое. В глубине зрачков тлела усталость и какая-то затаённая грусть, как у человека, привыкшего держаться, но измотанного борьбой.

Киссинджер помолчал. Потом коротко кивнул, глаза его сверкнули решимостью.

– Нет, здесь ошибка. Её надо исправить.

Через несколько минут его секретарь уже звонил куда-то, торопливо записывал имена, подтверждал списки. Голос Киссинджера звучал уверенно, твёрдо, с той интонацией, которой не принято возражать.

Он давил авторитетом, как стальным прессом.

Что ж… усилия по превращению старика в союзника явно не были напрасны.

***

Час спустя палуба роскошной яхты звенела музыкой и смехом.

Сияющие гирлянды рассыпали блики по чёрной воде, ветер с моря приносил солёный привкус, смешанный с ароматом дорогих духов и шампанского. Официанты скользили между гостей с подносами, на которых звенели