Тени зимы (СИ) - Волков Тим

Не раздумывая ни секунды, Анютка швырнула веник в угол и, на ходу натягивая старенькое пальтишко, выскочила на улицу. Она не пошла к отцу — Степану Пронину. Нет, он бы стал задавать вопросы, требовал доказательств, а время уходило. Она помчалась туда, где, как она знала, решают дела быстро и без лишних слов — к Алексею Николаевичу Гробовскому. Знала, тот сейчас здесь, в Зарном, у супруги, Аглаи, нянчится с сынишкой… Запыхавшаяся, постучала в окно… и все рассказала.

Порой, даже работа по подметанию пола может быть полезной и способна спасти чью-то жизнь.

— Вот так мы тут и оказались! — подытожил свой рассказ Гробовский. — Анюта Пронина далеко пойдет! Хоть сейчас ее к себе в отдел не бери! Но рано конечно — возраст.

— Варвара! — выдохнул Иван Палыч, опомнившись первым. Ледяная волна ужаса сдавила ему горло. — Она одна в доме! Осталась! После укола… Она не могла уйти далеко!

— Кто такая?

— Подруга Хорунжего!

Этого хватило, чтобы Гробовский тут же опрометью бросился наружу.

— Дом! — рявкнул он, оборачиваясь к красноармейцам. — Туда! Бегом! Оцепить! Ничего не трогать! Субботин, с нами!

Они бросились обратно к особняку, путаясь в ногах, спотыкаясь о колеи. Каждая секунда казалась вечностью. Иван Палыч бежал, не чувствуя усталости, гонимый адреналином и страшным предчувствием, что они опоздали. Что эта хитрая, как лиса, женщина нашла способ исчезнуть.

Ворвавшись в прихожую, они замерли. В доме царила звенящая, неестественная тишина. Ни звука, ни шороха. Гробовский жестом рассредоточил бойцов по первому этажу, а сам вместе с Иваном Палычем и Субботиным рванул наверх, в спальню.

Комната, где он всего пару часов назад делал тот роковой укол, была пуста. Шикарный диван, японская ширма, разбросанные подушки… Никого. Даже запах духов «Черный нарцисс» казался выветрившимся, приглушенным.

— Черт! — со злостью пнул ножкой стула Гробовский. — Упустили! Сбежала сука!

Он подошел к окну, отдернул тяжелую портьеру — створы были заперты изнутри. Ни следов взлома, ни отпечатков на подоконнике.

— Могла уйти через черный ход, пока мы у завода возились, — мрачно констатировал Субботин.

Иван Палыч стоял посреди комнаты, его охватило странное, леденящее спокойствие. Он заставил себя отбросить панику и думать. Думать, как врач. Доза снотворного, которую он ввел Варваре Платоновне, была серьезной. Для того, чтобы прийти в себя, встать, одеться, сообразить план побега и бесшумно исчезнуть — требовалось время. И силы. А ни того, ни друго, у нее, скорее всего, не было. Она не могла уйти далеко. Она просто не могла.

— Нет, — тихо произнес он. — Она здесь.

Гробовский и Субботин обернулись на него.

— Ты уверен? — в голосе Алексея Николаевича зазвучала надежда.

— Врачебная уверенность, — кивнул Иван Палыч. — После такого укола ноги бы не слушались. Она где-то здесь. Спряталась.

Его взгляд, привыкший замечать мельчайшие детали — цвет кожи, дрожь век, неуловимые изменения в дыхании, — начал медленно, методично сканировать комнату. Он отверг кровать — слишком очевидно. Ширму — непрочно. Взгляд скользнул по ковру, толстому, персидскому, впитывающему звуки… и вдруг зацепился. Едва заметные, смазанные следы. Не от грязных сапог, а скорее, от босых или в чулках ног. Они вели от дивана… к большой, массивной, дубовой двери гардеробной, встроенной в стену.

Он не сказал ни слова. Просто встретился взглядом с Гробовским и медленно, почти неуловимо, кивнул в сторону шкафа.

Чекист все понял без звуков. Его лицо стало каменным. Он бесшумно снял с предохранителя наган и жестом приказал Субботину занять позицию с другой стороны. Иван Палыч отступил вглубь комнаты, за спину Аристотеля, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Наступили самые долгие секунды в его жизни. Гробовский сделал шаг к шкафу, его пальцы сжали рукоятку нагана. Он перевел дух, и одним резким, мощным движением рванул на себя дверцу.

Раздался негромкий, испуганный вскрик.

В глубине просторного гардероба, завешанного шелковыми платьями и мехами, на полу, прижавшись в углу, сидела Варвара Платоновна. Она была бледна как полотно, ее шикарные волосы растрепались, а в широко раскрытых глазах плескался животный, не скрываемый более ужас. На ней был только тот самый красный шелковый халат, наброшенный на плечи. Она смотрела на Гробовского и Ивана Павловича, как загнанный зверь, не в силах вымолвить ни слова.

— Варвара Платоновна, — произнес торжественно Гробовского, — Что же вы гостей не встречаете? Выходите. Не заставляйте применять силу.

Она не двигалась, лишь сильнее вжалась в угол, обхватив колени дрожащими руками. Снотворное и адреналин вели в ней последнюю битву.

— Я… я ничего не знаю, — прошептала она, и ее бархатный голос срывался на визгливую нотку. — Это они… они все сделали… Я просто…

— Разберемся, — сухо ответил Гробовский.

Варвара Платоновна уже не сопротивлялась. Все её надменное величие испарилось, сменившись дрожащей, жалкой подавленностью. Снотворное, страх и холодный пол гардеробной сделали свое дело. Гробовский грубо вытащил ее за руку и усадил на тот самый диван, где всего час назад она восседала как королева.

— Оденьте её, — бросил Гробовский Субботину, с отвращением глядя на шелковый халат, сползший с плеч. — И обыщите комнату. Все бумаги, все записи.

Пока Аристотель с помощью одного из бойцов натягивал на женщину первое попавшееся платье и проводил поверхностный обыск, Иван Палыч стоял у окна. Тело ломило от усталости и перенапряжения, но мозг лихорадочно работал. Они поймали важного свидетеля. Возможно, ключевого. Эта женщина — не просто любовница бандита. Она его правая рука, его советница и хозяйка явочной квартиры. Она знала всё. В том числе и то, где он может сейчас прятаться.

Варвару Платоновну усадили в кресло. Перед ней, положив на стол блокнот, расположился Гробовский. Рядом, отстраненно наблюдая, стоял Субботин. Иван Палыч остался в стороне, прислонившись к косяку двери.

— Ну что ж, Варвара-краса, — начал Гробовский. — Давайте начнем с самого главного. Где Хорунжий?

Женщина молчала, уставившись в пол, сжав в коленях белые, холеные руки.

— Молчание — не лучшая тактика, — продолжал чекист. — Ваши люди мертвы. Ваш дом окружен. Вы в полной изоляции. Единственное, что вам сейчас светит — это высшая мера. Если, конечно, вы не решитесь нам помочь.

Она подняла на него взгляд. В ее глазах, помимо страха, плескалась ненависть.

— Я ничего вам не скажу, — прошипела она.

— Ошибаетесь, — Гробовский улыбнулся. — Скажете. Другого выбора у вас просто нет. Или вы в тюрьму хотите? Там таких красивых девушек дефицит.

Варвара Платоновна поняла намек. Она сглотнула, и ее взгляд снова упал в пол. В тишине было слышно, как за окном лает собака.

— Я… я не знаю, где он сейчас, — наконец, выдохнула она, почти беззвучно. — Он… ушел. После того как убили Ефремова… он сказал, что нужно менять планы.

Гробовский и Иван Палыч переглянулись.

— Какие планы? — не меняя тона, спросил Гробовский.

— Большое дело, — она замолчала, снова уходя в себя.

— Варвара Платоновна, — голос Гробовского стал тише, но от этого еще опаснее. — Вы хотите сотрудничать? Тогда перестаньте меня злить. Какое дело?

Она зажмурилась, будто собираясь с мыслями, с силами. Когда она снова открыла глаза, в них было странное, почти апатичное решение.

— Эшелон, — прошептала она. — Он идет через три дня. С оружием. Со взрывчаткой. Много взрывчатки. Для… для солдат в городе. Для армии. Я уж не знаю кому именно оно предназначается. Хорунжий хотел подорвать этот эшелон, устроить террор, чтобы воспользовавшись суматохой, ограбить банк. Но потом… потом решил поступить иначе. Он ограбит сам эшелон. Без посредников. Это его билет на юг, к белым. Последнее дело. Но вряд ли он поедет теперь на юг. Скорее всего просто заберет все себе, чтобы вооружить банду… С такими запасами они смогут больше. Гораздо больше.