Тени зимы (СИ) - Волков Тим
— Так точно, товарищ председатель уисполкома! — поднявшись, официально доложил Гробовский. — Разбираемся. О ходе дела будет доложено лично.
— Ну, и славненько, — Гладилин потер руки. — Во второй части совещания заслушаем отчеты о состоянии дел в образовании и медицине. Сейчас же объявляется перерыв! Да, товарищи! Внизу организован буфет — можно попить чаю.
Роль буфетчика исполнял добродушного вида краснощекий толстячок в защитном френче — исполкомовский завхоз Илья Петрович Бобриков.
Завидев чету Петровых, завхоз замахал руками:
— Товарищи, товарищ, расступитесь. Советским молодоженам — без очереди!
— Да какие же мы молодожены? — Анна Львовна немного застеснялась. — Времени-то сколько прошло.
— О, да не так уж и много! — расхохотавшись, Илья Петрович лично налил два стакану чаю из большого трехведерного самовара, какие обычно использовались в трактирах. К чаю прилагались две булочки из обдирной муки, выпечка местного хлебозавода имени Спартака, естественно — национализированного. Еще по осени успели запастись мукой, ну, а что будет дальше, пока что никто не знал… Кроме Ивана Палыч у которого на все имелись свои планы, воплощавшиеся в жизнь пусть и медленно, но методично.
Вот, скажем, та же ЧК, где изначально — свои да наши. Опять же, Гладилин, Пронин… да все начальство.
— Вкусная булочка, — попробовав, похвалила Анна.
Петровы отошли к окну, поставив стаканы на подоконник — так делали почти все, этакий а-ля фуршет.
— Ох, Ваня… Как хорошо, что все вот так обошлось! Ну, что же ты мне не рассказал сразу же? Я что, дура? Не знала бы, как себя вести?
— В следующий раз так и сделаю, милая.
Анна Львовна, конечно же, сильно переживала по поводу происшедшего, и ее можно было понять. Все же, понемногу женщина успокаивалась, благодарила Гробовкого с Аристотелем, а еще…
— Слушай! Нам надо что-то Анюте Прониной подарить. Ведь, если б не она…
— Согласен! — отрывисто кивнул доктор. — Только — что? Аня — девушка самостоятельная, от чего-то мещанского может и отказаться! Гм… что она любит-то?
Анна Львовна вдруг рассмеялась:
— Книги она любит, вот что! Вот бы ей и подарить… то чего в нашей библиотеке нет. Деньги у нас есть, и паек… Думаю, на пару-тройку книг хватит. Только вот не знаю, торгует ли до сих пор книжная лавка?
— Нам милая, не лавка нужна, а рынок, — Иван Палыч вспомнил рассказ коллеги про старичка-букиниста. — Уж там мы точно книги найдем! На любой вкус.
Улучив момент, доктор еще успел пообщаться с Гробовским, кое-что спросить. Засада в особнячке на Яблоневке была оставлена так, на всякий случай. Особыми надеждами руководство ЧК себя не тешило: о случившейся заварушке, наверняка, судачила вся округа, и Хорунжий, даже если он и вернулся уже в город, вряд ли бы сунулся в дом. Сам, конечно, не сунулся бы… Но вполне мог послать кого-то из своих «шестерок». Так, послушать, посмотреть…
Пока что в особняк заглянул лишь один молочник, оказавшийся не при делах.
* * *На рынке кипела жизнь с утра и почти дотемна. Торговали там практически всем! Одежда, старинные вещи, игрушки, открытки, книги… Очень много было всего немецкого, хлынувшего через линию фронта еще во время переговоров. Перочинные ножики, краски, иголки, нитки, лекарства. Кстати в аптеках они тоже появились, и Гладилин, с подачи Иван Палыча, срочно выписал наряд на поставку.
После обеда потеплело, ветер утих, пошел мягкий редкий снежок. Сквозь палевую пелену облаков изредка проглядывало солнце.
— «Красный Зареченск», «Красный Зареченск»! — носились с газетами мальчишки. — Покупайте вечерний выпуск!
Толпившийся у прилавков народ, прицениваясь, перебирал выставленные на продажу вещи. Многие торговали с рук:
— А вот брюки! Модные довоенные брюки. Настоящий шевьот!
— Пальто! Пальто! Дамочка, не проходите мимо! Чистая английская шерсть. Гляньте-ка, прямо на вас!
— И сколько? Ого!
— Пальто, пальто… Английская шерсть.
— Часы Павла Буре! Требуют ремонта. Отдаю даром!
— Даром⁈
— Почти!
В качестве средств платежа ходило много чего. Старые двадцатки и сороковки — «керенки» — уже мало кто брал, котировались золотые царские червонцы, немецкие марки и пфенниги — у фронтовиков этого добра имелось. Впрочем, не только у них. Еще вещи менял на продукты… или на другие вещи, этакий натуральный обмен.
— Часы! Часы! Даром! Почти…
— А не подскажете, где нам книги найти?
— Книги?
Продавец часов — пожилой мужчина с черной окладистой бородой и боровой шапке — озадаченно почмокал губами и вдруг улыбнулся:
— Так у Василия Василича же! Старичок-букинист. Во-он там, под липами. Если еще не ушел.
Бородач указал рукою.
— Вообще-то, это тополя, а не липы, — отойдя, усмехнулась Анна Львовна. — Смотри-ка! Точно — старичок. Не ушел еще!
Букинист Василий Васильевичи чем-то напомнил доктору приснопамятного старичка-гравера, старого приятеля Гробовского, коего Алексей Николаевич уже, вне всяких сомнений, приспособил в тайные агенты ЧК.
Такой же живенький, востроглазый, верткий… даже, пожалуй, чересчур суетливый. Пальто с барашковым воротником, такая же — пирожком — шапка, седенькая бородка, пенсне.
Покупателей он встретил, как родных:
— Книги? О, их у меня есть! Кое-что продал, но, кое-что и осталось. И есть еще много чего не здесь. Что предпочитаете, господа-с? Ах, извините-простите — товарищи.
— Нам бы что-нибудь для девочки-подростка, — обаятельно улыбнулась Анна Львовна.
— Для юной мадемуазель? О! Вот, пожалуйста — «Чернильное сердце»! А вот еще есть про несчастную любовь — «Графиня Гизела», «Совиный дом»…
Аннушка откровенно поморщилась:
— Хм… Думаю, наша Анюта такое читать не будет. Нам бы что-нибудь героическое… Вот, там у вас что? Случайно, не «Спартак» Джованьоли?
— Именно так и есть, мадам! — расплылся в улыбке старик. — «Спартак»! Шикарное издание госпожи Поповой! Великолепный выбор для юной мадемуазель. Что-то еще желаете-с?
Что касается Ивана Палыча, так он давно уже углядел выложенные на прилавке яркие брошюры с броскими заголовками на красном фоне — «Натъ Пинкертонъ. Король сыщиковъ».
— Мы вот еще и эти возьмем! Обе! И там, где Нью-Йорк на картинке, и с воздушным шаром — «Арест в облаках»…
— Для молодой девушки⁈
— И еще… нет у вас чего-нибудь о Шерлоке Холмсе?
Букинист хлопнул в ладоши и рассмеялся:
— Была. Если не продал уже… А, вот она! «Записки знаменитого сыщика». Берете?
— Обязательно! Ничего, если продуктами расплатимся? — засуетился Иван Палыч. — У нас вот — сало, галеты, сухари…
— Замечательно! — просияв лицом, старичок потер руки. — Сало — весьма хорошо, знаете ли! Как раз сейчас торговлишку закончу… Вам завернуть?
— Да, если можно, — кивнула Аннушка.
— Можно, можно… Завтра пойду по домам… по учреждениям… Кстати, не слышали, что на Яблоневке произошло? Весь базар болтает, а толком никто ничего.
— Не-е, не слыха-али…
* * *Гробовский все же попросил доктора еще раз поговорить с Варварой Платоновной.
— Понимаешь, Иван, она тебе не то, чтобы доверяет. Но… уважает, что ли… Как любой пациент — врача. Может, что-то еще расскажет, чего никогда не скажет ни мне, ни Аристотелю.
Пришлось согласиться, чего уж.
Коллега, Федор Авксентьевич, завидев уездное начальство, поначалу насторожился:
— Опять к нам?
— Не к вам лично, а к пациентке. К Варваре Платоновне, — поспешно успокоил доктор. — Просили поговорить.
— Ну, что ж, извольте, — Федор Авксентьевич развел руками. — А потом прошу на чай.
В ЧК доктору выписали мандат, и часовые лишь козырнули. В коридоре встретился знакомый старичок-букинист — расставляя на этажерке книжки. Доктора он узнал, улыбнулся:
— Ба! Знакомые все лица. Ну, как книжки? Понравились юной мадемуазель?
— Еще бы! — рассмеялся Иван Палыч. — Пинкертона с Холмсом проглотила сразу. Теперь занялась Спартаком.