Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор

Она подняла на отца свои огромные, темные глаза, в которых стояли непрошеные слезы.

Сара, будто почувствовав состояние девушки, ласково погладила ее иссиня-черные, цвета воронова крыла волосы.

— Дорочка, малышка моя. Он… тебе нравится?

Девушка ответила не сразу. Несколько мгновений она будто застыла, вглядываясь вглубь собственной души.

— Да, тётя. Он мне понравился. Очень!

Моисей Аронович долго молчал, глядя на свою повзрослевшую, несчастную дочку. В его душе боролись естественная жалость и прагматизм человека, прошедшего через революцию и погромы. Он понимал, что план Гольцмана, при всей его циничности, был разумен и правилен. И отказываться от него из-за какой-то девчонки из Каменского, случайно оказавшейся на пути, было бы крайне глупо.

— Послушай меня, Дорочка, — сказал он мягко, накрыв ее руку своей. — «Живет с девушкой» — это еще не «женат». Сегодня живет, завтра — нет. Молодость, страсть… все это проходит! Люди ссорятся, расходятся. Особенно такие, как он. Человек, который так стремительно идет вверх, часто оставляет за спиной свой старый багаж. И старых подруг тоже.

— Ты хочешь, чтобы я их рассорила? — нахмурившись, спросила Дора.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — ответил Гинзбург. — И чтобы была в безопасности. А он может дать тебе и то, и другое. Не торопись ставить точку: ты ему небезразлична, я это чувствую. Он спас тебе жизнь — это связь, которая не рвется. Просто нужно дать ему время. И, может быть, немного… помочь обстоятельствам!

Он говорил это, а сам думал о другом. План нужно было скорректировать. Прежде чем предпринимать что-то, нужно было понять, что это за девушка, эта Лида Васильева. Если это простое студенческое увлечение, мимолетная страсть, то их легко будет развести. Пара слухов, анонимка, случайная интрижка, подстроенная кем-то из знакомых… И путь для Доры будет свободен.

Но если это нечто большее? Если для Брежнева эта девушка — не просто любовница, а соратник, верный товарищ, часть его планов? Тогда любая попытка их рассорить может вызвать обратную реакцию. Он, с его хваткой и связями, не простит такого вмешательства. И тогда из потенциального могущественного покровителя он превратится в смертельно опасного врага.

Нет, действовать наобум нельзя. Нужно собрать сведения. Аккуратно, через старых знакомых из Каменского, через партийную ячейку в МВТУ. Узнать все об этой Лиде. Кто она такая? Чем дышит? Насколько она близка к Брежневу? Насколько сильна их связь?

Нужно было провести разведку. И только потом, имея на руках все карты, решать, стоит ли начинать эту рискованную игру.

Осень 1929 года принесла с собой не только дожди и слякоть, но и очередной тяжелый кризис хлебозаготовок. Слово «хлеб» звучало на каждом совещании, в каждой докладной записке, в каждом телефонном разговоре…

Сегодня у нас вновь — очередное расширенное совещание в Орграспредотделе, посвященное хлебозаготовкам. В большом зале, прокуренном до синевы, собрались инструкторы, заведующие секторами, представители Наркомторга и Наркомата путей сообщения. Один из ответственных работников с бесстрастным лицом зачитывал с трибуны цифры, от которых веяло холодом.

— … по состоянию на первое октября, — монотонно бубнил он, — план по хлебозаготовкам в Северо-Кавказском крае выполнен на семьдесят восемь процентов. В Поволжье — на шестьдесят девять. Применяются чрезвычайные меры по изъятию излишков у кулацких и зажиточных хозяйств…

Он говорил о тоннах, о процентах, о логистике. Сколько вагонов подано, как организовано хранение на элеваторах, какие меры приняты против хищений и саботажа. А затем перешел к главному — к экспорту.

— … законтрактовано на поставку в Германию, Англию и Соединенные Штаты Америки два миллиона тонн зерна. Цена, в связи с хорошим урожаем в Канаде и Аргентине, остается на невысоком уровне, в среднем…

Я слушал его, судорожно вспоминая события далекого прошлого/недалекого будущего: где-то осенью, кажется — в конце октября, произойдет грандиозный обвал на Нью-Йоркской фондовой бирже и мир погрузится в пучину Великой депрессии. До этого дня оставалось меньше месяца.

Я смотрел на эти уверенные, серьезные лица вокруг и понимал, что нахожусь в сумасшедшем доме. Они сейчас продавали хлеб, выжимая последние соки из деревни, чтобы получить валюту на закупку американских и немецких станков. А через месяц эти станки, эти заводы можно будет купить за бесценок, за десятую, а что-то, может быть, и сотую часть их реальной стоимости. Американские промышленники, доведенные до отчаяния крахом банков и отсутствием кредитов, готовы будут продавать целые заводы просто за то, чтобы расплатиться с долгами.

Сказать об этом сейчас? Выйти на трибуну и заявить: «Товарищи, подождите месяц! Скоро в Америке начнется чудовищный кризис, и мы сможем скупить их промышленность за копейки!»? Меня бы просто подняли на смех. А если буду настаивать — направят на освидетельствование в психиатрическую клинику, а оттуда, скорее всего, прямиком в политизолятор как провокатора, пытающегося сорвать выполнение важнейших директив партии. Никто бы не поверил: в самих Соединенных Штатах в этот момент царила эйфория «просперити», все верили в вечный рост и процветание. Мои слова прозвучали бы бредом сумасшедшего.

Нет, действовать нужно было иначе. Не через публичные заявления, а через то, что здесь ценилось больше всего — через докладную записку на имя Хозяина. Но и она должна была быть составлена хитро: не как озарение или пророчество, а как трезвый аналитический расчет.

Вечером, в своей комнате на Тверской, я сел за стол. Лида уже спала, а я, при свете зеленой лампы, писал свою «аналитику» о том, что экономика капиталистических стран циклична и подвержена кризисам перепроизводства, нынешний бум в США не может продолжаться вечно и рано или поздно сменится спадом. Я приводил выдержки из работ Маркса и Ленина о неизбежности кризисов при капитализме — это была необходимая идеологическая обертка.

А дальше я переходил к конкретным предложениям.

'В случае наступления экономического кризиса в США и Европе, — писал я, — цены на промышленное оборудование и целые предприятия могут резко упасть. Однако прямая закупка заводов Советским Союзом может быть заблокирована по политическим мотивам или же цены для нас будут искусственно завышены.

В связи с этим предлагаю рассмотреть возможность превентивного создания ряда подставных коммерческих структур (торговых домов, акционерных обществ) в нейтральных странах — Швейцарии, Швеции, или даже в самих США и Германии. Эти фирмы, формально не связанные с СССР, должны быть зарегистрированы на доверенных лиц из числа сочувствующих нам западных коммерсантов или членов компартий.

В момент начала кризиса эти предприятия, используя предоставленные нами через третьи банки средства, смогут по минимальным ценам скупать обанкротившиеся заводы, станки, патенты и техническую документацию. Официально это оборудование будет закупаться для поставок в Европу или Латинскую Америку, но на деле, через несложные логистические цепочки, переправляться в СССР'.

Закончив писать уже под утро, еще раз перечитал полученный обзор. Отлично! Получился план натуральной грандиозной аферы в мировом масштабе, причем мною предлагалось не просто ждать у моря погоды, а заранее подготовить «пиратский флот», который в момент шторма ринется грабить тонущие корабли капиталистической экономики.

Положил докладную записку в папку с грифом «Сов. секретно. Лично тов. Сталину» и знал, что завтра передам ее через секретаря — Мехлиса или Товстуху. Я не был уверен, что Сталин примет мой план, но предшествующий опыт должен был уже приучить его, что мои идеи и прогнозы обычно сбываются. Реализованный план помог бы сэкономить стране миллиарды и ускорить индустриализацию на годы. Что же — брошу семена в почву, а уж взойдут ли они — зависело уже не от меня!

Прошел октябрь, наполненный тревожными газетными сводками о «временных трудностях» на нью-йоркской бирже. А в ноябре на Старой площади снова собрали совещание по хлебозаготовкам. Атмосфера в зале была мрачной.