Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор

И вот однажды, в тусклый декабрьский день, прямо в здании ЦК ко мне подошел посланец «промышленников». Звали его Петр Анисимович Орлов, один из заместителей наркома тяжелой промышленности. Сухощавый, с цепким, быстрым взглядом и пальцами, с навсегда въевшийся в них табачной желтизной. Он не стал ходить вокруг да около: предложив отойти в дальний угол коридора, завел там «разговор по существу».

— Слушай, Брежнев, — без обиняков начал он, понизив голос. — Видим мы твою работу по ЭНИМСу. Ничего не скажу — дело делаешь, толково у вас выходит! Агрегатные станки — это интересно. Но это хорошо подходит для гигантов, для «Красного пролетария», для ХПЗ. А в деревне что?

Он выдержал паузу, позволив мне самому ответить на риторический вопрос.

— В деревне мастерские МТС, — ответил я ровно. — Где один трактор на три деревни, и тот чинят кувалдой да молитвой.

Орлов одобряюще хмыкнул.

— Вот именно. Молитвой. А нам уже Наркомат земледелия все уши прожужжал: давай технику. А какую? Станки в первую очередь на заводы идут, Как ее на месте обслуживать? У них в голове — пашня да навоз, а не технология ремонта. Они план по хлебу завалят, а кивать будут на нас — промышленность, мол, не снабдила средствами для ремонта, не дала запчастей. Классика!

Слушая все это, я невольно хмурился. То, о чем говорил Орлов, смело можно было назвать одной из родовых травм советской деревни. Суть ее проста и сложна одновременно: ЦК требует от заводов выполнять и перевыполнять план по тракторам. На них идет основное внимание, а про запчасти попросту забывают. И когда в результате варварской эксплуатации огромная масса техники (иногда — половина наличного парка) выходит из строя, вдруг все вспоминают, что нет запчастей, чтобы ее ремонтировать! Определенным выходом мог бы быть собственный станочный парк МТС, где могли бы оперативно выточить нужные детали. А станков тоже нет — они идут на большие заводы. Замкнутый круг…

— У тебя голова варит в нужную сторону, — продолжал Орлов. — Мы тут посовещались с товарищами… Нам нужно наладить не просто вал выпуска тракторов, нам надо отладить систему их эксплуатации, чтобы в каждой МТС имелась хорошо укомплектованная реммастерская. А для этого нужны не сложные, специализированные на массовое производство агрегатные станки, а серия недорогих и надежных универсальных: токарный, фрезерный, сверлильный. Простых, чтобы их мог освоить вчерашний пахарь после трехмесячных курсов, и чтобы запчасти к ним были взаимозаменяемы. Понимаешь? Целая гамма станков для села!

— Понимаю, — откликнулся я. — Задача для ЭНИМСа вполне посильная. Даже интересно будет взяться!

— Вот! — глаза Орлова блеснули. — Мы даем тебе все, что нужно: фонды, ресурсы, все что потребуется. Ты разработаешь эту линейку станков, наладишь выпуск. Мы насытим ими МТС, отчитаемся о создании ремонтной базы в масштабах страны. Все в выигрыше. Отчетность у нас будет железная, а «земельщики» уже не смогут на нас всех собак вешать.

Он снова замолчал, подошел поближе.

— Но есть и для тебя интерес, Леонид Ильич, — впервые он назвал меня по имени-отчеству, и это прозвучало весомо. — Человеку с таким государственным подходом, с таким пониманием связи промышленности и села нечего терять время в Оргбюро, среди технических документов. Твои идеи должны звучать выше. Их должен слышать… Сам.

Он не назвал имя, но мы оба поняли, о ком речь.

— Напрашиваться — дело гиблое, — продолжал он свой тихий, вкрадчивый монолог. — Хозяин такого не любит. А вот когда отдельные люди, исходя из важных областей, в один голос говорят, что есть товарищ, чье мнение по вопросам технической политики необходимо учитывать на самом верху — это другое дело. Кандидат в Секретариат ЦК… Как тебе такая перспектива? Мы поможем: аккуратно, через нужных людей, донесем мысль. А ты, со своей стороны, будешь давать нам толковые рекомендации по насыщению МТС. Чем, в какой глубине, в какой очередности. Мы — исполнители, ты — мозг. Никто не лезет в чужую епархию, а в целом дело движется.

Он замолчал, ожидая ответа. Что же, мне предложили пакт, негласный союз «технократов» против «аграриев». Они предложили мне ступеньку наверх, к власти, в обмен на мой ум и мощности ЭНИМС. Я получу пусть косвенный, но контроль над процессом механизации села — своеобразным инструментом борьбы с грядущей катастрофой. Это был шаг в большой политике, где цена ошибки запредельна, но и награда велика

— Предложение дельное, Петр Анисимович, — медленно взвешивая каждое слово произнес я. — Думаю, мы сработаемся. Готовьте список первоочередных задач, номенклатуру необходимого оборудования, данные по категориям мастерских. ЭНИМС приступает к выполнению немедленно!

Пакт с Орловым был скреплен рукопожатием. Что же, похоже, я становлюсь своим человеком в Наркомтяжпроме. Секторе тяжелой промышленности ВСНХ.

Доказательства полезности этой связи не заставили себя ждать. Через несколько дней мне оттуда сообщили, что Вячеслав Михайлович Молотов, видимо, наконец оставляет руководство партийной организацией Москвы и полностью сосредоточится на работе в центральном аппарате, и на его место прочат Карла Яновича Баумана.

Молотов, второй секретарь ЦК партии, вынужден был совмещать этот пост с руководством московскими коммунистами по очень уважительной причине: год назад с руководства Москвой сняли Угланова, обвиненного в «правом уклоне», а найти кого-то достаточно компетентного и лояльного сходу не смогли. В результате Молотов, всегда отличавшийся поразительной работоспособностью, больше года мучился на двух должностях, в одиночку выполняя работу, непосильную для двоих. И вот теперь его должен был сменить латышский немец Бауман.

Бауман. Это имя было мне знакомо. Один из самых ярых, прямолинейных идеологов коллективизации, человек-таран, готовый сломать и крушить во имя генеральной линии. Поставить его во главе Московской парторганизации — значит отдать сердце страны в руки фанатика, для которого люди — лишь щепки, летящие при рубке леса. А главное — я уже лелеял мысль продвинуть в Москву «моего» человека, Мельникова.

Нет, в этой партии нужно было сыграть на опережение.

Прямо атаковать Баумана было глупо и опасно, но по здравому размышлению я решил, что его можно «канализировать», то есть направить его власть и энергию в другое, более безопасное для меня русло. Идея пришла сама собой, вытекающая из логики момента. Я открыл краткую, но емкую докладную записку, воспользовавшись нашим с Орловым союзом в качестве повода. В записке, посвященной техническому обеспечению МТС, я, как бы между прочим, в последнем параграфе отметил, что успех коллективизации зависит не только от техники, но и от коммуникационной партийной активности на точках. И что для управления этим сложным направлением в масштабах всего Союза нужен товарищ, обладающий недюжинной волей, идеологической твердостью и полным пониманием важности момента. Несомненно, эта роль была бы по силам Карлу Яновичу Бауману, чей опыт и квалификация были бы просто бесценны на посту секретаря ЦК, курирующего именно этот хозяйственный сектор.

— Давайте направим Баумана на сельское хозяйство! — предложил я. — Это сейчас — «передний край». А Москва — в сущности, тихое болото.

Записку я передал Орлову. Тот пробежал ее глазами, задержался на последнем абзаце, и в его глазах мелькнуло понимание. Он ничего не сказал, но через два дня я узнал, что записка легла на нужный стол.

Первый ход был сделан. Но на месте главы Москвы образовалась пустота. И ее нужно было заполнить, прежде чем это сделает кто-то другой. Вскоре пошли слухи, что «наверху» циркулирует идея о назначении секретарем парторганизации Москвы Лазаря Кагановича. Сразу же стало понятно — такого не сдвинешь так просто, как Баумана. Это тяжеловесная, беспрекословно преданная Сталину фигура; против такого кандидата никто не возразит! Надо было что-то придумать — очень хитрое и серьезное.

А потому, спустя неделю, как я услышал про Кагановича, я решил написать вторую докладную, в этот раз посвященную транспорту. Я собрал все доступные мне сводки о состоянии железных дорог. Картина вырисовывалась удручающая: износ путей, нехватка паровозов, чудовищная неразбериха с грузопотоками. А ведь с началом индустриализации перевозки грозили вырасти на десятки процентов, а на отдельных направлениях — в несколько раз! Транспорт, кровеносная система индустриализации, грозил закупориться тромбом. Вывод запрашивался сам собой: этот участок требует не просто управления, а диктаторской власти, стальной руки; туда нужен был человек-ледокол, способный проломить ведомственные барьеры, вычистить саботажников и заставить механизм работать. И кто, как не товарищ Каганович, с его организаторским талантом и хваткой, мог бы взвалить на себя эту титаническую задачу? Поставить его на транспорт — значило спасти первую пятилетку!