Телохранитель Генсека. Том 3 (СИ) - Алмазный Петр

После завтрака Горбачев собрал делегацию и объявил:

— Товарищи, у нас сегодня серьезная встреча, поэтому возложение венков на могилу Карла Маркса отменяется.

— Да как такое вообще возможно⁈ — возмутился Береговой. — Меня товарищи на заводе просто не поймут! Избиратели мои не поймут! Нет, я не согласен!

— Вас тоже коровы на ферме не поймут? — ядовито спросила Раиса Максимовна у Зинаиды Васильевны, при этом даже не взглянув на нее.

— Да, — резко ответила та. — Такое решение даже коровы не поймут.

Горбачева закатила глаза и, брезгливо сморщившись, больше не развивала тему.

— Это очень хорошо, что мы с вами пришли к консенсусу! — сделав собственные выводы, радостно объявил Горбачев. — Тогда нам придется разделиться на две группы. Вы едете по своей программе, а мы — по своей.

Я вышел из обеденного зала следом за Горбачевым. Его мысли крутились вокруг предстоящей встречи. «Раечка была права. Они действительно выбрали поездку на кладбище, и получилось, что сами отказались ехать с нами, хоть я и звал. И позвонить в Москву вовремя надоумила, какая же она у меня молодец! Сработало же — отлип Медведев, не будет сегодня за нами следить, опричник чертов».

На опричника я ничуть не обиделся, даже наоборот — слышать это в мыслях такого «пациента» даже приятно. Удивляюсь, как настоящий Медведев мог оставаться телохранителем Горбачева, причем по-настоящему хорошим. Видимо, его профессионализм, чувство долга и прочие моральные качества все-таки в разы превышали мои. Мне бы не хватило терпения на подобную работу. Лучше уж я подкорректирую историю так, чтоб никогда не пришлось охранять этого болвана.

Перед тем, как выехать на встречу с Тэтчер, Горбачев собрал членов нашей небольшой делегации и минут двадцать давал «ценные указания». Ничего важного не сказал, как всегда упивался собственным красноречием и звуком собственного голоса:

— Итак, товарищи, в связи с тем, что мы с Раисой Максимовной идем на важные переговоры, ответственное задание, я бы сказал, важнейшая задача — отдать дань памяти Карлу Марксу, основоположнику марксизма-ленинизма — ложится на ваши трудовые плечи…

И так далее, и тому подобное. У всех в головах вертелись примерно похожие мысли, суть которых можно описать одной короткой фразой: «Да когда ж ты заткнешься?».

Когда Горби с Раей загрузились в «Роллс-Ройс» и укатили, все вздохнули с облегчением.

Мы тоже расселись по машинам и направились на север города. Хайгейт, когда-то окраина большого Лондона, сейчас превратилась в фешенебельный район, застроенный дорогими домами. Чистые улицы, брусчатка на старой части дороги, асфальт на новой. Район расположился на высоком холме, рядом раскинулась знаменитая Хэмпстедская пустошь.

Переводчик посольства, милая девочка, пыталась что-то рассказывать, но Береговой остановил ее:

— Знаете, я вчера Раису Максимовну наслушался, до сих пор в ушах звенит. Давайте я лучше сам своими глазами посмотрю, чтобы было потом что мужикам на заводе рассказать.

И он первый направился к кованым воротам Хайгейтского кладбища. Полюбовался на массивную, почти замковую стену, прошел мимо солнечных часов, не обратив на них внимания.

Мы прошли по центральной аллее в восточную часть кладбища. Не знаю, может сама атмосфера кладбища так воздействовала на восприятие, но мне показалось, что гранитный Карл взглянул мне прямо в душу. На какой-то миг из-под серого гранита показалось живое лицо — задумчивое, спокойное. Я зажмурился, прогоняя наваждение, но, видимо, не я один был впечатлен.

— Надо же, как живой! — восхитился Береговой.

Памятник небольшой, постамент и бюст примерно метра три высотой, или около того. Перед памятником площадка. Вспомнилось фото из реальности Владимира Гуляева: этот же памятник, большие буквы, намалеванные красной краской. Часть надписей на английском, часть на русском — латиницей. И цифра: шестьдесят шесть миллионов. Вандалы добрались и сюда, основоположник коммунизма обвинялся ими в геноциде. Весь огромный постамент был исписан: «Мемориал большевицкого Холокоста 1917 — 1953»; «Идеология голода»; «Доктрина ненависти»; «Архитектор геноцида, террора и массовых убийств»…

Все никак не могу понять, зачем сносят памятники? Даже если он отображает что-то ставшее в новые времена нехорошим — это все равно историческое наследие, которое может учить не повторять прошлые ошибки. Памятник может служить не для прославления, а как предупреждение. Люди недальновидны — они спешат уничтожить то, что их сегодня раздражает. Стирают память — а потом история ходит по кругу.

Сейчас я стоял на могиле человека, который никого не убивал, а всего лишь объяснил глобальные взаимосвязи экономики и политики. Ввел в обращение любопытные теории и методики. Можно спорить, насколько правильные или ошибочные, но делают ли научные труды его врагом человечества? Что-то не припомню такой ненависти к другим философам.

Береговой подошел к постаменту первым. На его лице читалось благоговение и гордость. Он положил пять красных гвоздик к основанию и прикоснулся к постаменту ладонью. Лицо его было таким же, с каким в реальности Гуляева верующие отходят от раки с мощами святых.

Пока остальные присутствующие тоже возлагали цветы, к могиле подошла еще одна делегация. Судя по всему, это были британцы. Они обступили нас, разглядывая с большим интересом.

— О, рашн, рашн! — послышались радостные возгласы.

Вокруг даже образовалась небольшая толпа. Девочка-переводчица не поспевала за сыпавшимися со всех сторон вопросами.

— How do you like it here in the United Kingdom?

— Как вам нравится у нас в Великобритании?

— How is Comrade Brezhnev’s health?

— Как здоровье товарища Брежнева?

— What can you say about the recent changes in the USSR? And about the new Soviet Constitution?

— Что вы можете сказать о последних изменениях в СССР? А о новой советской конституции?

В беседу включился высокий человек в очках. По виду настоящий, породистый англичанин. Элегантный, интеллигентный, но при этом скромный.

— Гордон Макленнан, генеральный секретарь коммунистической партии Великобритании — представился он на достаточно неплохом русском.

Мы все вежливо поздоровались с товарищем Макленнаном, а он обратился к Береговому:

— Мистер Береговой, насколько я знаю, у вас не запланировано посещение офиса компартии и встреча с нами?

— К сожалению, нет, но мы можем поговорить здесь, у могилы Карла Маркса, основоположника коммунизма, — не стушевался рабочий. — Это будет даже лучше для нашего общего дела, более символично.

— Тогда может быть вы дадите интервью нашей партийной газете? Как на это посмотрят ваши сопровождающие? — Макленнон вопросительно глянул на меня.

— Сопровождающие тоже коммунисты. Я думаю, они будут не против, — сказал Береговой, тоже посмотрев на меня.

Я улыбнулся и кивнул, одобряя просьбу Макленнана.

Следующие десять минут Береговой и Фомина отвечали на вопросы молодого лохматого парня с микрофоном в руках и фотоаппаратом на животе. После интервью представитель газеты «Morning Star» фотографировал их в компании Макленнана.

Я был вполне удовлетворен. Если положить эти фотографии рядом с теми снимками, на которых в последнее время красовались Горбачевы, то сравнение будет явно не в пользу последних.

После посещения кладбища практически сразу же выехали в Шотландию. Путь предстоял неблизкий. Полтысячи километров — это минимум шесть часов езды.

Потому по пути останавливались на обед в приятном ресторане традиционной английской кухни. По поводу знаменитых «фиш энд чипс» мнения разделились. Рыбу я еще любил, но картошку фри, как и прочие привычные для 21-го века фастуды, — точно нет. А вот рабочий и колхозница наворачивали ее с восторгами. Мне даже в очередной раз пришли в голову печальные воспоминания об открытии у нас Макдональдсов. Но даже несмотря на реформы, которые начались в СССР, отечественная картошка фри — это не такое нововведение, которое мне бы хотелось инициировать. Разумеется, отечественная лучше, чем американская. Но еще лучше вообще обойтись без таковой, придумать что-то не менее популярное, но более полезное.