Полдень, XXI век, 2008 № 11 - Яна Юрьевна Дубинянская

В больнице я сказал, что на меня напал медведь. Уже потом, в палате, сопоставив все факты, я пришел к выводу, что шабашников убило это существо. Эта женщина с крыльями. Очевидно, они наткнулись на нее совершенно случайно. Двоим она проломила головы камнем. А третий умер просто от страха, что совсем не мудрено.

Через два месяца меня списали вчистую. А всю правду только Егоровна и знает. Так что, Алексей Пригожин, не было никаких инопланетян. Я потом долго еще о летающих людях пытался узнать, да вот только информации-то никакой. Однажды у Арсеньева — это тот, который про Дереу Узала написал,— что-то подобное прочитал, да и то только намеками. Думаю, где-то в Приморье нечто летающее водится, а вот как оно к нам в Сибирь попало, не знаю. Да и мало ли тайга тайн хранит. А теперь давай спать.

Утром следующего дня, уже в дороге, возвращаясь в Партизанск вместе с Егоровной, Алексей вдруг с опустошающей ясностью понял, что вся его затея с командировкой — полная ерунда. Не к тому человеку он приехал и не туда. Захар Романов всю эту историю просто придумал. В свое время он, может, и на самом деле жертвой медведя стал. А уже потом обросло все это легендой, кто-то инопланетян присочинил, а сам он, чтобы дураком не выглядеть, историю про летающих людей придумал.

— А что Егоровна, транспорт тут вообще не ходит, — решил Алексей разговорить идущую рядом старушку.

— Отчего же, ходит. Академики к Захару постоянно ездят.

— Так уж и академики, — усмехнулся Алексей наивности Егоровны.

— А то. Да, дай Бог памяти, вспомню название института. Авиационный называется.

— Какой, какой, ты ничего не путаешь?

— А что путать-то, так и называется авиационной, там самолеты делают.

Алексей от неожиданности остановился и тут же чуть не упал от резкого толчка в спину. Обернувшись, он увидел Фимку, который протягивал ему сумку.

— Вот, елки-палки, я со своей рассеянностью голову где-нибудь забуду, — Алексей со злости хлопнул себя руками по бокам. — Все свои бумаги оставил. Спасибо тебе, Фимка!

— А что Захаровы дети, — через минуту, распрощавшись с Фимкой, Алексей от нечего делать, вновь стал допытываться у Егоровны, — совсем Фимку не хотят воспитывать?

— Какие дети. У Захара их никогда и не было.

— А откуда Фимка, он же внук его, — искренне удивился Алексей.

— Кто, Серафим, что ли? Да какой же он ему внук, — бабка рассмеялась. — Так ты что, сынок, так ничего и не понял? Фимку-то он при той летающей бабе и нашел. Она ж тех шабашников за то и убила, что они ребенка ее сперли и на станцию несли. Ему уж тридцать лет, просто маленький такой, а как же иначе летать ему, легкий должен быть, так академики сказали.

Алексей остановился как вкопанный. Резко обернулся. Над дорогой, в сторону Захарова дома, летел Фимка. Это был странный, подпрыгивающий и бесшумный полет. Стояла звенящая тишина. Не слышно было даже птиц.

ВЛАДИМИР ПОКРОВСКИЙ

Перед взрывом

Повесть

Тучи летели на меня быстро, низко и страшно, как в кино. Май — вообще холодный и мокрый месяц в наших местах. Слава Богу, хоть дождя не было, просто тучи. И, как в кино  про гражданскую войну полуторавековой давности, по перрону сновали люди со зловещим выражением лиц. Были здесь даже комиссары, правда, смысл этого слова сильно изменился за сто пятьдесят лет. Эвакуация — вот еще одно неприятное слово! Просто ненавижу его!

Подошел дядя Витя с пачкой каких-то бумажек и сказал:

— Вот. Все, все, собирайтесь, лайнер уже подходит.

Выражение лица у него было остервенелым, мама испуганно на него смотрела — все наши компенсации были положены на его банковский счет, и ей было очень страшно, что он возьмет и бросит нас без рубля. К тому же он явно приложился «к бокальчику» в местном ресторане «Лечебный», пока ждал оформления документов — глаза блуждали.

— Мы готовы, — сказала мама.

А я почему-то взорвался — тучи, что ли, подействовали? Я сжал кулаки и сказал дяде Вите, тоже придав лицу злобное выражение:

— Вот только попробуй нас бросить, ты даже не представляешь, что будет!

(Честно говоря, я и сам не очень-то представлял.)

—Уйми своего щенка, — сказал дядя Витя.—И давайте пойдем.

Мама погрозила мне пальцем, нажала кнопку на тележке-носильщике, и мы пошли.

На самом деле я тут же пожалел о своих словах. К дяде Вите я относился очень неоднозначно. Терпеть его не мог, смерти ему желал, но одновременно и уважал, признавал за ним нехотя некоторые достоинства. Я, например, не боялся, что он нас бросит, я даже хотел этого, но знал, что такого в случившейся ситуации он никогда себе не позволит. Признавал за ним ум редкостный, правда, какой-то чересчур ядовитый, любовь к чтению книг, мало кто сейчас этим увлекается, а напрасно. Насчет чувства юмора я не знаю, как к этому относиться, — у дяди Вити было очень своеобразное чувство юмора, и за это я его не любил тоже. Но вот злобность его, нахрапистость, совершенно несъедобный характер, да и то, что он маму под себя подмял, как игрушку какую, — вот за это я его ненавидел. И еще эти волосики рыженькие из носа!

Подъехал лайнер. Это было не то, что я часто видел в компьютере. Лайнер был, что да, то да, голубого цвета, но очень уж грязно-голубого, не мыли его давно. Бустер явно скоростной, мощный, обтекаемых форм, хотя при таком составе они ему были вроде и ни к чему. Вагоны совсем не такие, чтоб на каждого человека по штуке или хотя бы по апартаменту, то, к чему я привык, сидя в своей деревне и поглощая виртуальный мир, будто это такие семечки. Нет, это были устрашающие двухэтажные уродины с отвратительными окошками и единственной дверью. Вагоны общего пользования, слышал о них и никогда о них не мечтал.

Народ стал метаться туда-сюда в поисках своих вагонов, кричали, где-то вдруг стрельба началась, а кого-то прямо перед нами ограбили—дядька с окровавленной мордой сидел на перроне без пальто и тяжело дышал, вытаращив глаза. Наш носильщик останавливался перед каждой преградой и вежливо бибикал, чтоб пропустили. Дядя Витя (наверное, он очень хорошо приложился «к бокальчику») с каждой минутой все синел и синел от злости.

Наконец,