Полдень, XXI век, 2008 № 11 - Яна Юрьевна Дубинянская

Она все время плакала, очень тихо и покорно. А я не плакал, ни даже одной слезинки. И не потому, что я мужчина и теперь главный в доме, которого у нас уже не было, а просто так — не хотелось.

Я выбежал на перрон, повернул за угол, туда, где дядю Витю казнили, но его там уже не было, ни тела, ни головы в луже. Лужа-то осталась, а вот головы не было. Убрали куда-то.

Я стоял и смотрел на лужу, когда раздалось мелодичное треньканье и лайнер—уже третий после того, на котором должны были ехать мы, —тронулся к югу. Изо всех окон смотрели люди. Их лица были как нарисованные. Я помахал им рукой, никто не помахал мне в ответ.

Народу на перроне поубавилось, но все-таки оставалось еще прилично. Одни смотрели вокруг с испугом, другие озабоченно разглядывали свои бумаги, третьи просто куда-то мчались, расталкивая — все суетились.

Я вернулся к нашему диванчику и сказал маме, что дяди Вити за углом нет — ни тела, ни головы. Мама, кажется, не услышала, она все плакала в сторону от меня.

Наверное, час прошел или два, еще один лайнер к югу отправился, и вокзал почти опустел. Наконец к нам подошли двое в кожаных шляпах и спросили, что мы тут делаем. Я, как увидел их, испугался прямо до судорог.

Мама к тому времени плакать уже перестала, просто злобно думала что-то, как и раньше, в сторону от меня. Она не сразу поняла, что это к нам обращаются, а когда поняла, то сказала с облегчением:

— Ну, наконец-то!

Она, наверное, подумала, что это те, что дяде Вите голову отрезали, а теперь за нами пришли.

Один из комиссаров, старик лет сорока с ярко-рыжими волосами, спросил:

— Не понял, что «наконец-то»?

Мама сначала заговорила что-то такое вроде «ну, как же, ведь вы же!», но потом быстро поняла, что это не те комиссары и что про нас они ничего не знают, и тогда она стала в подробностях объяснять им про дядю Витю, и рыжий комиссар заохал, сочувственно зацокал языком, вот, мол, беда-то, а второй, толстенький и суровый, с бровями, сказал:

— Опять Мишняки орудуют, их почерк. Прямо у нас под носом.

Рыжий тогда достал аппаратик, похожий на телефон, и я рванул прочь, ой, ребята, я рванул так, что меня самая быстрая ракета догнать бы не смогла, только меня и видели.

А куда я рвану? Побегал-побегал по перрону и назад вернулся, потому что некуда мне было бежать.

Мама сидела и говорила с тем рыжим дядькой в кожаной шляпе. Тот как взялся с самого начала охать и цокать, так и не перестал. И маму еще упрекал:

— Ну, как вы могли такое про нас подумать?! Чтобы мы, государевы люди, вот просто так, без приговора, за каким-то грязным углом, да еще так бесчеловечно, прилюдно! Это, госпожа, конечно, были бандиты, банда тут орудует, мы давно за ними гоняемся. А вы взяли и бандитам поверили. Да разве мы на такое способны?

Мы-то с мамой знали, что они и не на такое способны.

Мама тогда говорит:

—А как же наши вещи? А деньги? Я имею в виду, с компенсациями нашими как же? Витя же их в свой банк положил, на свой счет. Вот как тут?

Я чуть не стошнил. Но все-таки это моя мама. Туг уж извиняйте — не извиняйте, но это моя мама, и, кроме нее, у меня никого нет. Но все-таки я чуть не стошнил.

— Насчет вещей, конечно, не обещаю, — сказал рыжий, — а вот счет банковский мы сейчас заблокируем, и если Мишняки еще не успели туда наведаться, то и ваши компенсации, и вашего сожителя, и вообще все, что у него на счету, все это вам, конечно, достанется. В общем, все наладится, вы, пожалуйста, не тревожьтесь. Как вы говорите, сожителя вашего звали?

Мама сказала. И номер счета тоже сказала, на память помнила.

Рыжий достал свой телефон, и я снова со страху чуть было не убежал. Но не убежал, а даже набрался храбрости и сказал толстенькому, пока рыжий банковский счет по телефону блокировал:

— Туг еще такие, как мы, сидят.

Рыжему-то я все равно не очень-то доверял, не люблю рыжих, у нас соседский Тимурка такой был, жуть пройда. А толстенький ничего показался, вроде серьезный.

— Где? — спрашивает.

— А вон, видите?

— Видим, — ответили комиссары. — Вы тут посидите, а мы скоро.

Они уже отвернулись и вроде как собрались уходить, когда мама вдруг забеспокоилась.

— Постойте, — говорит, — а как же мы теперь отсюда уедем? Ведь наш лайнер давно ушел, а на другие и мест нету!

Рыжий остановился, кивнул толстенькому, чтоб к другим диванчикам шел, и снова зацокал языком.

— Туг, конечно, небольшая проблема нарисовалась, — сказал он маме. — Туг не только что мест в лайнере, тут и самих лайнеров не осталось, чтоб с этой станции уходили, все эвакуационные уже в пути. Но мы, конечно, эту проблему решим. Сейчас формируется служебный состав, он, конечно, не такой комфортабельный, как тот, на который у вас были билеты, зато доедете без помех и под хорошей охраной. Что в наши времена небесполезно. Видали, как активизировался бандитизм?

После этих слов насчет некомфортабельного состава рыжий еще больше мне не понравился. Я был в тот момент просто уверен, что в одном из его карманов обязательно завалялась та штука, которой они людям головы отрезают. Совсем мне не понравился этот рыжий.

Вы поймите. Наша деревушка Пестимьяново, в общем-то, так себе была деревушка. И жили в ней почти сплошь старики да младенцы, да еще один геморрой жил, заносчивый и богатый, мы все гадали, за каким чертом его к нам занесло, а из молодых были только я да Тимурка. Да еще дядя Витя жил, теперь вот его убили. Жила там еще одна козочка по имени Валя, через два дома от нас с мамой и бабушкой, но это, как говорил дядя Витя, вообще не поддается никакому логическому обсуждению. Вот жила и жила. Мы жениться собирались, как только возраст позволит, только не говорили никому, а потом эта эвакуация. И все. И нет никакой Вали. В разные вагоны, в разные стороны.

Так-то я даже и обрадовался бы, что эвакуация. Если б не Валя. И