Рудники Эхнатона - Владимир Николаев
Вагнер совершенно не представлял, как вести подобного рода допрос — при задержании мятежника допрашивать его строго воспрещалось, необходимо было отправлять его к специалистам, которые в нашем случае имеются лишь на Региональной, чтобы они, приглушив его умственную и физическую активность, кружили вокруг информационного ядра по удалённым траекториям, собирая мелкие фрагменты, складывая из мозаики осторожно изъятых данных общую картину. Но в его распоряжении не было ни времени, ни возможности, ни желания взаимодействовать с Региональной. Придётся самому…
Его идея базировалась на одном основном предположении — специалист по кодированию, даже очень «продвинутый», не может идеально прикрыть всю область опасных для него данных. Во-первых, оттого, что эта область размыта, и сам он не понимает, какие из данных для него опасны. Во-вторых, некоторая информация из той, что относится к опасной для заговорщиков, так или иначе должна использоваться и в обычной жизни. В-третьих — обрабатываемый не должен знать о кодировании, иначе, в случае предательства, он сможет просто обходить опасные участки, но выложить всё остальное. Это, конечно, находится в некотором противоречии с четвертым — вторгаясь в своих рассказах в опасную зону, человек не должен умирать мгновенно. Но, так или иначе, у него должен быть период «нарастания сигнала», чтобы он мог, в том случае, если просто болтает на пьянке, осознать это и остановиться, и умереть лишь в том случае, если во время форсированного допроса молчать уже не может, подвергнутый либо воздействию «сыворотки правды», либо пытки.
Так или иначе, Вагнер предполагал, что смерть не должна наступать мгновенно, что сигнал «умирания» при вхождении в опасную информационную область должен нарастать постепенно, ещё в стороне от смертоносного ядра. И этот сигнал должен иметь некую побочную активность, которую можно засечь. Кроме того, определённую информацию можно получать от человека, и не требуя от него откровений — достаточно просто следить за его реакцией на входящие образы.
Так что сейчас целые гроздья датчиков, которыми были начинены наручники послушника, снимали его жизненные показатели, выдавая их на монитор перед глазами Вагнера. В идеале, конечно, было бы вести эту беседу, подключив пленника к «мозгопромывочной машине», которая позволила бы не только мониторить активность его мозга, но и корректировать опасные отклонения. Однако машина отпадала сразу по нескольким соображениям: её оператор, Пратт, в Аномалии-2 оказался среди персон, взятых Мицуи на драккар, так что Вагнер не мог доверять ему в полной степени; сам Вагнер пользоваться ею не умел; установка была размещена ближе к жилым отсекам рабочего персонала, что в условиях наличия «бешеных дельт» делало её объектом повышенного риска.
— Я не собираюсь проводить какой-то ужасный допрос, как тебе, наверно, внушили твои старшие товарищи, — заявил Вагнер. — Вы устроили бунт. Да ещё и совмещённый с психозом. Вы должны были знать, на что идёте. Не я создавал закон Круговой Поруки… Но, так уж сложилось, что мне всё равно, есть ли у тебя ещё сообщники на базе, кто они, что вы там ещё замышляли… Согласно закону, уничтожению подлежит весь рабочий персонал объекта. Лично мне такая мера кажется чересчур жестокой, и я бы предпочёл по старинке выбить из тебя их имена, вычистить источник заразы, и позволить жить остальным. Поверь, я не какой-то там маньяк, которому доставляют удовольствие массовые расправы…
Джошуа смотрел на него расширившимися глазами, ставшими от этого ещё более пронзительными, и страдание читалось в них столь отчётливо, что для выявления его не требовался энцефалограф. Ну, кадр! Что же, он, действительно, не сознавал последствий?..
— Более того, — добавил Вагнер. — Мне не придётся пачкать свою совесть, лично простреливая ваши головы. Для этих дел прибудет специальная карательная команда, которой не впервой такие зачистки, они прочешут всю базу, ликвидировав всех по списку, уничтожат все ваши личные вещи и вывезут тела. Для нового персонала, что придёт на ваши рабочие места, всё начнётся с чистого листа…
Они помолчали. Вагнер смотрел на монитор, где разыгрался целый шквал активности — судя по всему, послушник, действительно, очень переживал по этому поводу. Впрочем, в опасные зоны показатели не заходили.
— Наш разговор, — вновь заговорил Вагнер, — ради тебя. Ради тех, кто прибудет сюда после вас. Я хочу понять, что мы делали не так, почему вы решили пойти на такие крайности? Было ли это просто всплеском безумия, как принято считать всё подобное, — он кивнул в сторону комнаты отдыха, — или вас сломало что-то другое… Посмотри снятый нами фильм об условиях жизни и труда на Эхнатоне, и скажи, что в нём не соответствует истине. Возможно, новый персонал избежит вашей участи…
На обращённом к задержанному экране замелькали кадры фильма, выглядящего подобно туристическому рекламному проспекту — фрагменты схемы базы, панорамы помещений, оборудование, лица, сцены из жизни всех слоёв «общества Эхнатона», сопровождаемые не особо разборчивым бубнежом диктора. На экране же, обращённом к Вагнеру, та же картинка была разбита на составляющие, каждой из которых соответствовали сигнатуры характерных реакций пленника. Сложные сцены, вызывающие какой-либо нестандартный отклик, дробились на элементы, группирующиеся иначе, вновь и вновь, пока не становилось ясно, что именно вызывало нестандартные реакции.
— Почему ты сменил имя? — спросил Вагнер между делом.
— Я отрёкся от своего прошлого имени, — напомнил Джошуа.
— Но зачем?
— Надо потерять, чтобы возвыситься. А что терять рабу? Имя, тело, жизнь — это всё, что у меня есть, и всё это принадлежит не мне. Всё это лишь дано в пользование теми, кто презирает нас… Я не могу сам отобрать у себя жизнь — это грех! — но отрешиться от имени вполне в состоянии. Позволить тебе растерзать моё тело — я вполне в состоянии. Лишиться своих собратьев — я в состоянии…
— Но зачем, зачем тебе всё это терять?
— Чтобы возвыситься, — упрямо повторил Джошуа.
— Но как?
— Пойми, игемон! Возвышение — это не результат! Возвышение — это процесс! В первую очередь это тот путь, что мы можем пройти! Подумай — кто-то, к примеру, велик. Но, став более великим, не сделает ли он более жалким своё прошлое «Я»? Я мал, но могу спуститься по лестнице тягот и унижений ещё ниже, чтобы потом, вернувшись, испытать величие! Величие
