Картонные стены - Елизарова Полина

Пока еще было не о чем.

Вот только ночью, впервые за долгое время, они спали, повернувшись друг к дружке спиной.

– Ты все еще хочешь ему помочь? – Варвара Сергеевна отошла от окна и присела на кровать рядом с доктором.

– Варь… Давай начистоту? Помочь здесь можешь только ты. Я же приму любое твое решение без всяких оговорок и обид. Ты ведь что-то разузнала?

– Возможно.

– Так почему скрываешь?

– Потому что в голове пока полный хаос. Одни чужие эмоции и ничего определенного, за что можно было бы уцепиться. Андрей рано утром должен был уехать в Калужскую область, искать Алинину «покойную» мать. Предлагаю его дождаться. Не исключено, что Алина у нее.

– Сначала схоронила заживо, а теперь у нее же и скрывается?! Бросив на няню-мигрантку и подружку-истеричку собственного ребенка?! Тьфу ты! Ну и клиника у нынешних людей в башке! – все-таки выплеснул из себя Валерий Павлович и, преисполненный раздражения, принялся искать под кроватью куда-то задевавшийся тапок.

– Есть хочешь? – наобум спросила Самоварова.

– Нет. А ты?

– Совершенно нет аппетита. Пойду навещу нашу Жанну.

– Давай. А я овсянку долгую сварю, – буркнул Валерий Павлович и, так и не отыскав тапка, сбросил с ноги второй и босиком проследовал к кухонной раковине. У доктора была странная манера: по утрам умываться и чистить зубы не в ванной комнате, а на кухне.

– Да я ненадолго, приду и сварю сама.

В ответ Валерий Павлович, начавший полоскать рот, только махнул рукой: если с яичницей или омлетом Варвара Сергеевна еще неплохо управлялась, то каша, будь то овсяная и уж тем более каша для терпеливых – манная, получалась у нее пересоленной и с большим количеством комочков.

– Спасибо, дорогой. Кофе не вари, а то остынет.

Когда Варвара Сергеевна, стоя у двери, натягивала на себя шерстяной кардиган, доктор с легкой усмешкой в голосе сказал:

– Алина-то, оказывается, в стриптиз-клубе хостес служила. А Жанка, бери выше, – танцовщицей была. Вчера сама мне рассказала. Или ты уже знаешь?

– Знаю.

Выходя из домика, Самоварова почувствовала, как в ней снова шевельнулось что-то нехорошее, застрявшее еще с вечера.

Да, из песни слов не выкинешь, девчонки изнанку жизни повидали. Но она не любила в людях предвзятость, основанную на голых протокольных фактах.

Тем более – в самых близких людях.

В ожидании гостьи распоряжайка накрыла для кофе стол на недостроенной террасе. Прямо на замусоленной, местами изрезанной клеенке горделиво возвышался роскошный белый кофейник с витой тонкой ручкой, вокруг расположились его ближайшие родственники: две фарфоровые, на блюдечках, чашки, сахарница и молочник.

Из маленького потертого магнитофона, стоявшего на краю стола, радио «Классик» разливалось менуэтом Баха.

Варвара Сергеевна невольно улыбнулась – осталось только нарядить Жанну в английский серый костюм и нацепить ей на голову элегантную, с маленьким цветком и вуалеткой шляпку.

Впрочем, к таким контрастам Варваре Сергеевне было не привыкать.

Бригада, судя по грязным, наспех сдвинутым к стене в кучу чашкам и по зависшему сизым облаком запаху дешевых сигарет, всего несколько минут назад разбежалась по рабочим местам.

«Совещание она, что ли, с ними проводила…»

Завидев Самоварову, Жанна вскочила, подбежала и вдруг, поддавшись какому-то внутреннему порыву, заключила ее в объятия своих полноватых, немного смуглых, с нежной тонкой кожей, рук. Поцеловала крепко в щеку и только после этого, пряча глаза, отпустила.

– Спасибо вам…

– За что?

– За то, что приехали. Без вас я бы точно сошла с ума! Вы же сами все видели.

Варвара Сергеевна понимающе кивнула.

– И часто Андрей столь несдержан?

– Настолько – впервые. Но вы же поняли, какой он на самом деле.

Жанка отошла от нее и, отвернувшись, шмыгнула носом.

Самоварова, не став развивать эту тему, промолчала.

– Садитесь, кофе еще не остыл, я его специально для вас сварила.

Присев на лавку, Варвара Сергеевна решила не тянуть время и не ходить вокруг да около:

– Жанна… Вы живете в доме человека, который вам неприятен… Да и к вам он, судя по всему, симпатии не питает. Это ведь так?

В ответ рука распоряжайки, державшая красивый фарфоровый кофейник над чашкой Самоваровой, дрогнула.

– Да… – Она поставила кофейник на стол. – Но так было не всегда. Я хорошо помню и другого Андрея! Он, конечно, с самого начала бесил меня, а потом я и вовсе на него набычилась: из-за его появления в клубе и в ее жизни мне пришлось переехать в отвратную квартиру и жить с двумя базарными подловатыми девками. Алинка же стала мне как сестра, понимаете? И тут появляется он, присасывается, что твой клещ энцефалитный… А поначалу мы часто квасили втроем: запредельно дорогие кабаки, покатушки по ночной Москве, а потом, на нашей кухне, догонялись шампанским… – Жанна вздохнула.

По ее вдруг просветлевшему лицу было видно, что воспоминания эти ей по-прежнему дороги.

– Фан? – улыбнулась Самоварова.

– Он самый. Но кто-то должен был уйти. У них, типа, любовь, да еще и в острой форме! Представьте, кровать за стеной по часу скрипит, потом Алинка на кухню в одной его рубашке выбегает, еще горячая, глаза блестят… А я одна, как говно в проруби. Ну а к вечеру снова в клуб – зарабатывать бабло кривлянием перед свинорылыми дядьками. Не хотела вам про это говорить, стыдно, да доктору вашему зачем-то вчера сказала. А… – Жанна махнула рукой. – Вы все равно уже знаете.

– Что знаю?

– Ну… Что мы в стриптиз-клубе с Алиной работали. Ваш доктор небось успел вам рассказать.

Самоварова неохотно кивнула.

О том, что она узнала об этом не от доктора, а из Алининого дневника, Самоварова, само собой, смолчала.

– И Алина танцевала стриптиз?

Жанна нахмурилась:

– Недолго… У нее не получалось. Мы и сдружились потому, что я, когда она пришла в клуб, ее обучала. Но она была нереально зажата и как-то мне сказала, что не может переступить какую-то невидимую черту и включать в себе на сцене «другую женщину», как все мы, кто там работал, делали. Но девушка она привлекательная и аккуратная, руководство, чтобы не увольнять, предложило ей поработать официанткой. Ну а че? Девчонки на чаевых не меньше нашего поднимали. А примерно через полгода, может, благодаря тому, что умеет производить впечатление, она уже и хостес стала. У них зарплата побольше: официантки им из общего котла долю отстегивали. Такие там были порядки.

– А что она делала?

– Приглядывала за девушками и за клиентами. Почти все наши телки, кроме самых вредных, обожали, когда выпадала ее смена: в отличие от других, она не придиралась и их не палила, ну, если девушка позволяла себе с клиентом больше, чем по инструкции. Но, по сути, хостес – та же обслуга: «Добрый вечер – ща описаемся от счастья, так мы рады вас видеть! Я всегда в вашем распоряжении». Только что тарелки со стола не надо убирать. А она и с этим помогала, когда девчонки зашивались.

– И когда появился Андрей? Помните тот вечер?

– Еще бы! Ко мне кекс каждый день ходил, одну и ту же песню заказывал, а я под нее приват-танец ему исполняла. Может, помните, была у Кати Лель такая песня – «Долетай»?

– Погодите, – Варвара Сергеевна наморщила лоб. – «Так пусто мне, как никогда, с неба по окнам вода накроет…» – тихо пропела она.

Она вдруг отчетливо вспомнила музыку и слова этой песни, в свое время постоянно крутившейся по радио. Как раз когда «качели» с полковником Никитиным резко ушли вниз и она в очередной раз переживала состояние полной опустошенности.

Как давно это было…

И как на самом деле близко все то, что пережито каждой клеточкой!

Жанна тут же подхватила:

– «Долета-а-й до седьмого неба, я тебя там встречу-у, ты заметишь… Долета-а-й, до седьмого неба, я ждала бы вечно, бесконечно…»

Ее глаза неожиданно наполнились слезами, но тут же, застеснявшись нахлынувшей сентиментальности и пытаясь немедленно ее прогнать, она громко, по-босяцки, шмыгнула носом.