Картонные стены - Елизарова Полина
В наши редкие свободные вечера она умело, тоненькими лепесточками нарезала лимончик, посыпала его сахаром и молотым кофе, доставала из шкафчика хозяйские пузатые стаканы и мы, за смехом и беседой, часами потягивали дорогущий, вынесенный ею тайком из кухни клуба во фляжке, приятно обжигающий внутренности коньяк.
Болтали обо всем и ни о чем – Жанка рассказывала истории о прежней жизни клуба, мы сплетничали о руководстве, девицах и наших постоянных клиентах. Она много рассказывала о себе и своей семье, я же – почти ничего: любые мои честные воспоминания о родителях могли тут же испортить мне настроение и нарушить нашу идиллию.
А врать я не хотела.
Во внутреннем, невидимом для клиента устройстве клуба все было не так уж плохо: наше грузинское руководство – два брата, семейные, православные, шумные и эмоциональные, хоть и были чрезмерно требовательны, относились к своим сотрудникам хорошо.
Девок они не трогали… За все время моей работы в клубе случилась всего одна история, когда старший из братьев ненадолго влюбился в танцовщицу. Но семейные ценности быстро взяли верх над случайной страстью, и вскоре та девица (как говорили, получив хорошие отступные) ушла из клуба, дабы не обрекать примерного семьянина на изматывающий внутренний конфликт.
На работе мы вместе справляли дни рождения руководства, девиц, охраны, официанток и даже уборщиц.
Я стала ощущать себя частью большой, склочной и дружной семьи.
Из коллектива выбивалась только бухгалтер Галина[1] – взгляд ее был высокомерен, жесты сдержанны, а губы нервно поджаты. Ее муж Родион отвечал за художественные постановки клуба, эдакие мини-оперетки, и уж кто-кто, а он умудрялся использовать свою должность по полной программе: к его скоротечным интрижкам с девицами все привыкли настолько, что даже сплетничать на эту тему было неинтересно.
Впрочем, и с мужем, и с женой я сталкивалась редко. Они меня не замечали, а мне до них и дела не было: оба мне не нравились, даже не знаю, с чего я сейчас о них вспомнила…
Не так давно одна из клубных девиц, с которой Жанка до сих пор созванивается, сообщила, что Родьку за воровство уволили, а Галина, такая правильная с виду, стала жить с приглашенным в оперетку танцором-кубинцем и даже родила от него ребенка, но того вскоре убили на гастролях в Питере. Какая жуть…
В мой первый год в клубе Жанка не удержалась и всем растрезвонила про мой день рождения, который я не хотела справлять.
В этот вечер я, как обычно, работала, а днем, когда была дома, в нашей с Жанкой квартирке, на мобильный позвонила мать.
Была суббота, и она была ожидаемо нетрезва.
У меня заранее были припасены торт и бутылка хорошего шампанского – я собиралась перед работой заехать домой.
Но, услышав голос матери, передумала…
Сдержанно поблагодарив ее за поздравления, я быстро нажала отбой.
На звонок тряпичного человечка я не ответила – мне невыносимо было слышать этот всегда за что-то оправдывающийся голос. И еще я не хотела, чтобы мать снова манипулировала мной через него: раз я решила, что к ним не поеду, значит, не поеду!
А вечером, глотая ком в горле, я вдруг поняла, что впервые за долгие годы чувствую себя хоть немного счастливой в свой гребаный день рождения.
Руководство вручило мне конвертик с деньгами, охрана – большую корзину цветов, повариха испекла пирог, а девки, визжа и перебивая друг друга, лезли обниматься, желая мне любви и счастья.
Жанка, незаметно отлучившись в соседний магазин, присовокупила к моей бутылке шампанского еще несколько, так что всем хватило выпить по бокалу за мое здоровье. И горький ком в горле незаметно трансформировался в слезы радости.
С тех пор я всегда справляла день рождения на работе.
А потом появился Андрей.
Андрей, Андрюша, волшебник с кисточкой в руках…
Человек, умудрившийся раскрасить новыми красками все пространство знакомого до самой последней протертости на плюшевом диване клуба.
Нет, тебе, наверное, любопытно, был ли у меня до него еще кто-то, там, в клубе.
Были. Нечасто. Недолгие, почти случайные.
Как правило, схема была такая: два друга и мы с Жанкой – две подруги. Зима и лето. Брюнетка сдержанная и брюнетка страстная. Виски и шампанское.
Выдох и вдох.
Этим и цепляли – контрастом.
Как это было?
Весело, но как будто понарошку, а если случалось, что после было погано на душе – я переживала недолго, ведь рядом была никогда не унывавшая Жанка.
Андрей же взорвал мое сознание!
Я чувствовала: ему еще хуже, чем мне.
А почему – об этом не думала.
Он сразу стал декламатором, а я – слушателем, впитывавшим сказанное, но никогда ничего не анализировавшим.
Мне быстро стала необходима его рваная, не всегда стабильная, но все же настоящая мужская энергия.
А вскоре пришла и стабильность.
Но она принесла с собой уже не такую выматывавшую, как раньше, но – тоску.
И она бы подсасывала меня день за днем, год за годом, до глубокой старости, если бы мне не встретился В.
Я уже писала, что своих любовников мать никогда со мной не обсуждала. И хотя она имела склонность жалить побольнее, я отнюдь не уверена в том, что она обсуждала их с отцом.
Я пошла дальше – я не обсуждала В. даже с Жанкой. Никогда.
То, что он был и есть, знаем только я и Господь Бог.
44
Пока Варвара Сергеевна, в крайнем раздражении, принимала душ, Валерий Павлович успел созвониться с Андреем и уйти в большой дом.
Выйдя из хибары, Варвара Сергеевна свернула с полдороги и зашла в полюбившуюся ей уличную курилку.
В хозяйский дом она решила пока не идти по двум причинам, и прежде всего потому, что ей не хотелось своим присутствием смущать Андрея. Она понимала: наедине со старым другом ему будет проще, хотя бы в первые минуты, внять его доводам и взять себя в руки. Но была и еще одна причина: Варваре Сергеевне в самом деле необходимо было переговорить с Жанной, и как можно скорее.
Прежде чем присесть на лавочку, Самоварова представила, как доктор минутами ранее широко распахнул дверь террасы и уверенно вошел в дом. Перед глазами встала его худощавая спина с большой, так умилявшей ее родинкой под левой лопаткой. И почувствовала, как ее неожиданно заполнила волна нежности, но, тут же отхлынув, сменилась горечью. За истекшие три дня из их отношений исчезли легкость и искренность, к которым, сама того не замечая, она так привыкла за год их совместной жизни. Да, она и раньше чудила, а он занудствовал, но все это ладно умещалось в их общей конструкции бытия.
Теперь же она видела их обоих ровно такими, какими они были на самом деле: двумя немолодыми, с хроническими болячками, с трудом терпящими недостатки ближних людьми.
Отношения с доктором по-прежнему представляли для нее большую ценность, но ураган, пронесшийся в поселке и поломавший вековые деревья, словно что-то надломил в них самих.
Десять минут назад Самоварова отправила распоряжайке сообщение на ватсап.
Связь в гостевом домике привычно барахлила, и Варвара Сергеевна удостоверилась, что ее сообщение дошло. Жанка, покинувшая сеть всего две минуты назад, его, похоже, прочла, но почему-то не ответила.
Зато от дочери, едва восстановилась скорость интернета, прилетело сразу четыре мессенджа:
«Мама, как у вас дела?»
«Я вчера пыталась тебе дозвониться, но ты не взяла трубку. У вас все хорошо?!»
«Как там мой любимчик Пресли?»
«Мам, мы хотели с вами поужинать на следующей неделе, вы как? Ответь, пожалуйста, я волнуюсь!».
«Аня, все хорошо. У нас перебои со связью. Вчера был сильный ураган. Насчет ужина – я только «за». Думаю, Валерий Павлович тоже. Спишемся в понедельник вечером и уточним удобное для всех время», – ответила она и, подумав, добавила в конце три эмодзи – улыбающуюся мордочку, сердечко и вилку с ложкой.
