Темная жатва - Норман Партридж

Пит говорит это размерено. Его тон как будто само собой разумеющееся. Но эти слова - просто приманка, закинутая в воду, и Пит это знает, как и знает его отец.

- Ты хочешь мне что-то сказать, сынок?

- Я только что сказал.

- Слушай, знаю о чем ты думаешь...

- Нет, не знаешь, так что не надо притворятся.

- Пит, я понимаю, как ты себя чувствуешь. Но это всего лишь одна ночь, и ты ее переживешь. А завтра все вернется в колею. Я серьезно. Я позвоню Джо Гранту на зернохранилище, и может быть я смогу договориться, и работу вернуть...

- Поздно уже, Пап. Я устал слушать, как ты рассказываешь, как все измениться, когда мы с тобой оба понимаем, что ничего не поменяется. Ты свой шанс упустил, когда пополз ко дну бутылки.

- Погоди, парень, выслушай меня...

- Нет. Мы уже приперты к стенке. Есть только один выход, так что я им воспользуюсь. Я собираюсь туда, на улицу, этой ночью, и я собираюсь все поменять. Я собираюсь победить в Гоне, причем не просто на словах.

Затем его старик хватает Пита. Вот это сейчас совершенно лишнее. Пит отталкивает отца в сторону, сильнее, чем это требуется, затем хватает свою паленую истрепанную крутку с кровати и направляется к выходу.

Снаружи какой-то парень кричит на улице, но Пит не подпрыгивает. Дальше по кварталу рукоять топора гремит по решетке забора, но Пит не взвизгивает. Он идет по коридору, за его спиной остается его спальня, он даже не оборачивается, когда уходит.

Его старик взывает к нему. Пит слышит слова, но сейчас они для него не важны после того, как он сказал, что хотел. Так что он просто топит эти слова в своих шагах, и они остаются позади. Все, что для него сейчас важно, это то, что его ждет. Oн готов сорваться куда угодно, подобно ржавому "Крайслеру" с парочкой фар Горгоны. Так что, он проходит свой дерьмовенький коридор, с единственной лампочкой под потолком и пропитанной никотином краской на стенах, минует спальню своей младшей сестры, но не достаточно быстро, чтобы не услышать приглушенные хныканья за дверью, изрисованной отпечатанными краской ладоней восьмилетнего ребенка. Ким выкрикивает его имя, как только очередная стая парней на улице выкрикивает что-то, но Пит не замедляет шаг.

Он не может себе такого позволить. Та штука, за дверью, неожиданно реальна, и она тянет его. Зубастый Джек. Это все, о чем он слышал последние два месяца. Эта история всверлилась в него и овладела им полностью. Он понимает, что это такое, он знает, что это значит.

Если у Пита кишка не тонка, он сможет его захватить.

Если у него есть извилины, эта штука будет принадлежать ему.

Поэтому, когда он открывает входную дверь, его губы остаются плотно сжатыми. Шаги отца уже преследуют его, а младшая сестра все еще зовет его по имени голосом, который прожигает дыру прямо в его сердце, но через секунду он выходит за дверь и оказывается на улице, крепко сжимая в руке отцовский мачете.

Он бежит в ночь. Его кеды не издают ни звука. Но каким-то образом, и не важно, насколько быстро он бежит, этот измученный вид во взгляде его отца продолжает его преследовать. Пит не может убежать от слов своего отца, не может убежать от этого взгляда. Это засело в самом его хребте, как будто блестящий заводной ключик в какой-нибудь дешевой японской игрушке, и с каждым оборотом этого ключа его кости и мышцы напрягаются, так что когда ключик отпускают, он бежит подобно самому дьяволу, раскручивая свои шестеренки.

* * *

И так все обстояло с нашим приятелем Питом на всем пути от его парадной двери до переулка за ветхим бунгало, выходящим окнами на Северную Харвест-стрит.

Подошвы Пита стучали по асфальту, когда он подошел и остановился и заднего забора. Он немного остудил свой напор на какое-то время, затем быстро осмотрелся в подворотне. Здесь не было даже собаки, но это и не удивляло. Потому что этот дом принадлежал полицейскому, которого звали Джерри Рикс, а такому брутальному сукину сыну, как Рикс, не так и нужна была собака, чтобы все в городе боялись его дома.

Но Пит не был испуган. Он уверен, что Рикс не находится где-то поблизости от дома – только не во время Гона. Он также знает, что коп живет один. Так что дом погряз во тьме. Никаких огней ни внутри, ни снаружи. Пит перехватывает мачете и пересекает лужайку перед домом, сухая трава хрустит под его ногами. На обратной стороне лестницы прикреплен шланг, он поднимает его. Включает воду и быстро пьет. Вода на вкус как резина, но по крайней мере она прохладная.

Пит садится на ступеньки черного хода и переводит дыхание. Над потрескавшимся цементным двориком есть навес, но это не похоже на то место, которое кто-то выбрал бы для летнего пикника или чего-то подобного. С толстой балки в центре навеса свисает тяжелый мешок - такие используют боксеры. На секунду Пит вспоминает, как Рикс расправился с ним своей дубинкой. На секунду он представляет себе, как полицейский возится с этим мешком, молотит кулаками по туго набитому брезенту точно так же, как он ударил Пита дубинкой по почкам, ухмыляется, как обезьяна, и при этом обливается потом.

Этого достаточно, чтобы заставить Пита двигаться дальше. Он проверяет заднюю дверь, но даже Джерри Рикс не доверяет своей репутации настолько – дверь заперта. Так что Пит обходит дом, находит окно, которое находится достаточно низко, чтобы он смог до него дотянуться, не прибегая к поискам лестницы.

Это работа с двойным поддеванием – самый простой ее вид. Пит орудует мачете между нижней рамой и подоконником, вбивая сталь, как рычаг. На этот раз, удача на его стороне. Нижняя рама поднимается, что значит, что окно не было даже закрыто.

Пит протягивает руку внутрь и бросает на пол мачете. Он проскальзывает в зазор и закрывает окно за собой. Внутри дома темно, но свет он не включает. Заместо этого он ждет, пока его глаза не привыкнут к темноте, и это не занимает много времени.

Мачете там же, куда он его бросил, на полу. Пит хватает его. Если все пойдет так, как он спланировал, мачете ему больше не пригодится. Как выяснил Пит, двадцатилетнее мачете не сможет справиться с тем, что он планирует