Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Я понимаю, какое это горе, но… Я её никогда не прощу за то, что она бросила внучку! Никогда! – неожиданно отрезала Вера.

– Простишь! Я её сколько раз прощал, – улыбнулся Сапожников.

– То ты из любви!

– Ты её разве не любишь? – усмехнулся он.

– Люблю, – улыбнулась Вера. – Да не так!

– Так или эдак, то всё глаголы и прилагательные. А существительное одно – любовь. К тому же, Вера Игнатьевна, прощение по тому же ведомству, что и отмщение: не тебе прощать, не тебе и азы воздавать. Мне же, жалкому человечишке, и вовсе одна опция отпущена: любовь.

Вера вздохнула, поднялась, поцеловала Сапожникова в лоб. Отошла к окну, заметив, что по щеке его сползла слеза. Он не любил быть слабым. Он и не был слабым. Слабый человек не бросит свою жизнь к ногам одной-единственной женщины.

– Всю жизнь Лару любил. С первого взгляда. Из-за неё на войну пошёл, хотя мне было уготовлено тёплое гражданское местечко. Я из богатой купеческой семьи. Но я из выкрестов и торгового племени. А она – потомственная чистопородная православная. И мои, и её родители не давали благословения, противились. Мы решили подождать, мол, вернёмся героями, а то, может, ещё и на фронте. Попов-то, слава богу, в каждом полку!

– И «чистопородной православной» ничего не помешало полюбить женатого, родить во грехе сына, скрыть его от отца, порвать со своими родителями, – с горькой иронией перебила Вера Игнатьевна. – И тебя, дурака, всю жизнь держать на привязи.

– Не держала она меня на привязи. Я кто угодно, но не козёл на верёвке, – усмехнулся Сапожников. – Я любил её. Любил глубоко и люблю. Да, страсти во мне не было, каюсь. Не было романтического офицерского ореола. Разве что на общем фоне, со стороны. А так… крыса лазаретная. Андрюша же был – ах! Прямиком с поля брани. Будь девкой, сам бы в него тогда влюбился! А я и влюбился! – пожал плечами Сапожников. – Как там у Льва Николаевича? «Вот на походе не в кого влюбиться, так он в царя влюбился»[87]. Это такое высокое, такое прекрасное чувство, какие уж тут шутки! – парафраз не прозвучал саркастично. Вера с удивлением посмотрела на Якова Семёновича. – Влюбился, Веруша, влюбился! Уж как он был великолепен! Всё наотмашь! И слово, и дело. И эта его осанка. Ты знаешь… Я же искренне желал им счастья. То, что я глубоко любил Лару, ни в какое противоречие не входило. Напротив. Моя любовь к ней была и есть сродни любви отца к своему чаду. Можно тайком ревновать, но коли чадо так любит, разве не отпустишь? Разве не примешь после, когда… – на мгновение он запнулся. Продолжил с горячностью: – Вера Игнатьевна! Поезжай! Найди! Руки же на себя наложит!

Он ахнул, схватившись за грудь. Вера скомандовала:

– Лежать!

Дала микстуру. Накапала успокоительного.

– Вы, папаша, зря не суетитесь! – прикрикнула Вера притворно строго. – Дочурка ваша – баба взрослая. Если уже – так мы бессильны. А если нет – так уже и не наложит. Забурела принцесса ваша, борделем управляя. Вся её жизнь наглядно продемонстрировала, что она вовсе не тот нежный лютик, коим вы её считали и продолжаете считать. Есть у меня соображение, Яков Семёнович: всё, что осталось от её драгоценной копии Андрея Прокофьевича, – здесь. Так что скоро вернётся и к тебе прибежит. Твоя-то любовь к ней всего, увы, милосердствует. Законных внучат ей уже не видать, так принесётся за незаконным осколком.

– Злая ты, Вера, – спокойно заметил Сапожников. Ему немного полегчало. От лекарств ли, от резонов Веры?

– Не-а! Всего лишь жёсткая, как старая бастурма. Всё. Пойду. Отдыхай. И без фокусов!

Вечером Анна Львовна Кравченко, урождённая Протасова, и Владимир Сергеевич Кравченко пришли в приют. Ася собрала огромное приданое для девочки. Её желание обладать крохой достигло немыслимого градуса. Она только об этом и лепетала. Так что с консумацией брака пока никак не складывалось.

Господин Кравченко, морской офицер, потомственный дворянин, доктор военной медицины не мог так запросто… не мог позволить себе… Попросту не мог. Возможно, он слишком сильно любил Асю, его чувства были отчасти сродни отцовским. Уж не вредит ли слишком сильная любовь союзу мужчины и женщины? Не лучше ли запросто, без особой любви, настрогать своих детей, прости господи?! Чем торчать здесь, позволяя возлюбленной без меры лелеять мечту о бог знает кем слепленной игрушке. (Тайна оставалась тайной.) Владимир Сергеевич отогнал от себя злые, жёсткие мысли. Слишком уж они походили на правду. Настолько походили, что скорее всего правдой и были. Чаще всего, если кажется, то… не кажется.

Сегодня чету Кравченко встречала лично директриса заведения. Анна Львовна отвечала на вопросы невпопад, торопилась к Лялечке. Узнав, что нельзя будет немедленно её забрать, расплакалась. Всё это произвело на директрису приюта не самое благоприятное впечатление.

– Бумаги же все в порядке! Бумаги же! – шелестела Анна Львовна, несмотря на то, что супруг взял её за руку и чуть сжал.

– Бумаги требуют проверки. Вы это знаете. Мы не можем отдавать живое дитя только потому, что кто-то не доиграл в дочки-матери.

Ася вспыхнула. Владимир Сергеевич благоразумно промолчал. Он втолковывал Анне Львовне, что необходимо держать себя в руках. Что проверяют не только бумаги, но и её простейшие человеческие реакции.

– Дети требуют не страсти, но понимания, осознания, терпения и ещё многих качеств, которыми вы, по крайней мере на данный момент, не обладаете в полной мере.

– Мы специально спешно обвенчались! Ради Лялечки! Могу я хоть посмотреть на неё?

Директриса, проигнорировав Асю, посмотрела на Владимира Сергеевича, удивлённо приподняв бровь.

– Это не совсем так, – спокойно ответил он директрисе. – Моя юная жена нервничает, поскольку сама выросла в приюте, – лицо директрисы немного смягчилось. – На самом деле мы поженились не спешно, поскольку я давно испытываю к Анне Львовне чувства… Все чувства, необходимые для создания семьи. Родных у нас нет. Ни у неё, ни у меня. Пышные церемонии нас не интересовали. Брак – таинство между двумя. Разумеется, мы будем ждать сколько положено. Пройдём всё, что требуется. Прошу вас простить мою супругу за излишнюю горячность. Поверьте, это не связано ни с чем другим, кроме искреннего её желания стать прекрасной матерью.

– Постарайтесь умерить в ней излишнюю страстность. Как человек зрелый, вы должны понимать, что дети – это не только желания и эмоции, но и серьёзнейшая самодисциплина.

Владимир Сергеевич кивнул. Ася, признаться, вдруг почувствовала себя так, будто разбирается её личное дело, её поведение обсуждается директрисой