Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
Тут уж все, разумеется, пуще прежнего заголосили о правах. Каждое «Я» надрывалось о своём праве на каждом перекрёстке, в каждом закоулке. Верховным правителем в каждом издании объявлялся народ. Не сказать, чтобы сам народ об этом что-то знал, поскольку это колотились в истерике всего лишь либеральные круги, прорвавшиеся в Думу. Большая часть депутатов предполагала судьбу народа вершить, а вовсе не выражать его волю, как было задумано. Если уж человек дорывается до полного права что-нибудь эдакое вершить, тут уж он забывает о каких бы то ни было обязанностях.
Пафос воззваний, пустословие «профессиональных интеллигентов», глупость в самых разнообразных её проявлениях, неспособность одних и невозможность других, жадность и наглость и тех и этих, невообразимая темнота и этих и тех наполняли Россию. Каждый бесконечно малый был бесконечно горд. Депутатам от бесконечно малых предстояло сделать лучше Витте. В чём княгиня Вера Игнатьевна Данзайр, депутат Государственной Думы первого созыва от партии кадетов, испытывала сильные сомнения.
Политика принимает или лжецов, или фанатиков. Идеальный политик – фанатичный лжец, ради своих идеалов, целей и задач способный наплевать на каждую отдельную точку и широкими взмахами стереть её с листа, всю страну превратить в tabula rasa. В партии кадетов идеальных политиков не было. Вера Игнатьевна и вовсе пошла в партию, а после и в Государственную Думу из самых нелепейших соображений: по велению чести. «Честь, выходит, какая-то, на самом деле… контролируемая глупость? Не может того быть!»
Такие соображения вертелись в голове у Веры, пока она шла к доктору Сапожникову. Было оживлённое утро. Оживала природа, бодрился и «каменный мешок» – Петербург. Разрывались мальчишки-газетчики, выкрикивая заголовки в порядке убывания значимости:
– Государственная Дума первого созыва готова к работе!
– Министр-клоун[84] подал в отставку!
– Американская серебристая лисица[85] не усидела на двух стульях!
– Завершена прокладка подводного кабеля между США и Китаем! Столыпин призывает усилить развитие дальневосточного региона!
– Николай объявил русский, финский и шведский языки официальными языками Финляндии!
– В Петербурге вышел первый номер газеты «Украинский вестник»!
– Загадочное убийство на Английской набережной Ниццы! Русский подданный, студент швейцарского университета застрелен в упор! Убийце удалось скрыться, случайный свидетель успел снять участников происшествия на фотографический аппарат!
Вера не стала покупать газету. «Столыпин молодец, что гнёт свою линию. Неудачи Русско-японской войны не отменили его планы. Хотя провал кампании и ему вменяют в личную вину. Если Витте им удалось скинуть, то Столыпин не таков. Это стратегический ум, это мощь. Это право на благо для всех, а не только для отдельных "Я". Путь к всеобщему благу Столыпин почитает своей обязанностью. Столыпина им придётся убить, иначе он не сдастся. Уже начались покушения. Но не таков этот человек, не лиса, он пойдёт до конца. Только Пётр Аркадьевич может спасти Россию».
Вера пыталась отвлечь себя мыслями о всеобщем от того точечного, малого в масштабах пространной страны с огромным населением, но больного и близкого ей. От болезни Сапожникова. От невыносимого горя Лары (где она? хоть бы руки на себя не наложила!). От того, что дочь Андрея вместо того чтобы стать матерью, стала убийцей отца своего ребёнка. Весёлые, добрые, хорошие дела – ничего не скажешь. И каждый тут был в своём праве. Кроме, разве, Сапожникова, который всю жизнь чувствовал исключительно обязанности по отношению к обожаемой Ларисе Алексеевне. И до которого в конечном итоге никому и дела нет, как выяснилось.
Квартирка у Якова Семёновича была более чем скромная. Кухня, крохотная гостиная, кабинет и спальня совмещены, что называется в США one bedroom apartment. Новость про кабель, проложенный между Северо-Американскими Штатами и Китаем, спутала мысли Веры. «От бывших союзников чего угодно можно ожидать. Они и в качестве союзников вели себя похлеще иных врагов. Теперь прибирают к рукам Китай, чтобы подойти поближе к нашим границам и так незаметно-незаметно оттяпать кусочек землицы до Урала, а то и включительно. У этих аппетит такой, что ой-ой-ой! Как только хлебальничек-то не треснет!» Отогнав, как мошек, пустые домыслы, Вера Игнатьевна вернулась к главному: она здесь как друг и как врач для совершенно конкретного человека, больного и невыносимо одинокого.
Он принял её, лёжа в постели. Ослабел сверх меры. Она присела на стул у кровати:
– Зря ты, Яков Семёнович, так рано из больницы сбежал.
– Оставь! Я как-никак врач! Нет ничего такого, чего бы я дома не мог в себя принять тем или иным способом. К тому же motus est vita[86], Вера Игнатьевна. У меня есть приходящая прислуга, так что всем обеспечен, не изволь беспокоиться.
– Но в клинике ты бы нисколько не оставался один. За тобой бы постоянно наблюдали.
– Что и есть главнейший и серьёзнейший недостаток нахождения на больничной койке! – пошутил Сапожников.
– Ты безнадёжен! А ну как тебе станет плохо?
– Камфора под рукой, – он кивнул на прикроватную тумбочку.
Недолго помолчали.
– Есть хоть какая-нибудь весточка от Лары? – со страхом и мольбой прошептал Яков Семёнович. – Если есть, то какая бы ни была, не скрывай от меня, Христом богом молю, Иеговой, Иштар, Одином и всем Олимпом до кучи! Мне от неизвестности плохо! Знай я хоть что-нибудь – немедленно понёсся бы к ней. В движении, как известно… Ах да, уже сказал.
Он обессиленно откинулся на подушку.
– Нет, Яша, нет.
– Во французской газете было указано, что, кроме убитого студента, какая-то случайная женщина была легко ранена. От медицинской помощи отказалась, повязку наложив сама. Сказала, что убийцу описать не может, поскольку не рассмотрела. Что студента не знает, случайно оказалась рядом. Случайная женщина оказалась русской, возраста Лары. Самостоятельно повязку наложила, прям дипломированная сестра милосердия! Не слишком ли много случайностей?
– Русские женщины возраста Лары, с навыками десмургии, совершенно не случайно распространены в Ницце! – улыбнулась Вера, хотя и у самой мелькали подобные мысли.
– Ага. Она может быть дьявольски сильна и хитра. И тайны хранить умеет, – Сапожников тяжело вздохнул, помассировал левое плечо с мученическим выражением лица. – Кому помогло это её умение, а?! То-то все счастливые-рассчастливые по белу свету бегаем! – ещё немного помолчав, он добавил с нотками раскаяния: – Что я такое говорю! У неё больше нет… сына. Боже, боже!
