Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
В сопровождении сиделки супруги Кравченко отправились проведать девочку.
– Брак, оно конечно, таинство между двумя. Зачем же вам так срочно нужен неизвестно чей третий? – пробормотала директриса, провожая пару взглядом.
Наступило время, когда хмурый день длился долго. Приятно было посидеть на заднем дворе клиники под паутинным небом, обещавшим каменному мешку в ближайшем будущем чуть больше света, чем обыкновенно. Матрёна и Георгий пили чай. Матрёна Ивановна будто расцвела в этой поздней любви. Хотя разве бывают у любви времена? Каждому цветку своё время. И хризантема ничуть не хуже подснежника и ландыша.
Княгиня, по мнению Матрёны, хватила через край после войны со своим увлечением всем японским. Матрёне приятно было услышать от неё, что хризантема символизирует собой не только счастье, но и мудрость. Что хризантема – олицетворение Аматэрасу-о-миками, богини-солнца, главы пантеона синто – что бы это ни значило! Матрёна поняла только, что от этой богини родились японские императоры. Романовы-то родились от Андрея Кобылы да Фёдора Кошки, прости господи!
– Что, Матрёна Ивановна? Венчаться будем? Надо бы по-людски!
Матрёну бросило в краску. Она никому не сказала, даже Вере, что, похоже, того… Неприличное в её возрасте! Чай, не ландыш!
– Меня и так устраивает, – проворчала она. – Венчание для молодых. Так разве, какие обстоятельства заставят… – она была готова уже признаться Георгию, но неожиданно для себя скатилась в шутливость. – Нет, если у тебя какая земелька есть или домишко, то лучше, конечно, обвенчаться. Не то ж потом у тебя родня обнаружится дальняя, и плакали мои угодья!
– Нет, тут всё чисто, аж бело! Ни землицы, ни родни!
Матрёна склонилась к его плечу.
– Тогда и нечего расходами морочиться.
– Ты ж верующая! А ну как там, – Георгий задрал голову вверх, – тоже какую бумагу надо предъявлять: так, мол, и так, люблю эту женщину.
– Полагаю, если нас разлучит только смерть, то никаких бумаг не потребуется. Но я жить собираюсь долго, поскольку…
Матрёна Ивановна набрала побольше воздуха, чтобы всё-таки сообщить Георгию новость, но тут подошёл Иван Ильич. Матрёна и Георгий отпрянули друг от друга, как застигнутые врасплох гимназисты. Матрёна Ивановна была в душе благодарна Ивану Ильичу за многое. Сейчас же в особенности, что подошёл. Она подскочила:
– Иван Ильич, вынести тебе чаю? Может, поужинать чего, а?
– А давай! – охотно согласился Иван Ильич.
С ужином переместились к Ивану Ильичу. Не любил он надолго без надобности оставлять Аскляпия Аполлонова. К тому же и самовар у него свой был. И много чего ещё полезного в хозяйстве.
– Я счастью друга порадоваться способен! – уверял он в который раз Георгия, разливая чай по кружкам.
Матрёна, чуть посидев, отправилась в клинику. Иван Ильич достал бутылку казёнки. Георгий давно не пил. Но Вера научила его пить в меру. С горя как-то лихо пилось, а с радости не особо-то и хотелось. Да и Иван Ильич был не из тех, кто пьёт до потери себя. Так, разве, сердце поднять.
– Ты, я вижу, Матрёну на самом деле любишь. Совет да любовь!
Аскляпий Аполлонов смешно чихнул.
– Вот и Кляпа согласен!
Чокнулись. Опрокинули.
– Ты мне расскажи вот что! – строго уставился Иван Ильич на Георгия. – Ты как полный бант Егория раздобыл?
– Ерунда всё! Два раза в разведку ходил – два раза с «языками» возвращался. Один раз японскую батарею накрыли с товарищем. Случайно. Раз наткнулись, не оставлять же так. А последнего и вовсе не знаю за что дали. Объявили в приказе: за мужество. В том бою все насмерть полегли, а меня аж три четверти осталось! – хлопнул Георгий себя по бедру. – Вот и дали для полного комплекту, надо полагать.
Не слушай, что сказано. Слушай, как сказано.
Иван Ильич молча налил ещё. Помолчав, выпили, не чокаясь.
Ещё помолчали. И больше не говорили об этом.
– А ты, видать, брат, хорош! – лукаво улыбнулся Иван Ильич, прихватив на руки Аскляпия. – Матрёна-то добрее стала. И мне польза. Бабы, они когда довольны… Вот когда бы мне ещё главная сестра милосердия самолично чаю вынесла, а?! Вот то-то!
Товарищи ещё долго болтали обо всём на свете. Хорошо было этим крепким мужикам в компании друг друга. Всхрапывали лошадки, пахло сеном, конским навозом, молочным щенком. Пахло миром, дружбой и любовью к жизни.
И казалось, никто не может страдать, в особенности женщины, щенки и дети. Поскольку мирная жизнь создана именно для них. А хранить право женщин, щенков и детей на мирную жизнь – священная мужская обязанность, которую мужчины не вправе пропивать по кабакам, спускать в карты, разменивать на политику, на всякие партии и так далее и тому подобное. Много способов знает человек пустить обязанности по ветру. В конце концов, у каждого «Я» есть право на слабость. И не на каждого Георгия найдётся крепкая женская рука Веры.
– Как-то в мире все чудным образом зависят одне от одного, – шумел слегка захмелевший Иван Ильич, – Как-то всё так заплетено, что не моего ума дело, хотя бы меня в ту Думу звали главным, так я бы шиш пошёл! Мне вон лошадок да Аскляпия нянчить надо. Да тут за всеми конфидентами навоз разгребать, не то ж по уши, по уши!
Георгий вдруг понял, что такое счастье. Прошило, будто свинцом. Остро, горячо проникла в него радость. Ясно стало: сколько бы ещё боли ни было, эту радость уже никто и никогда не заберёт.
Глава XXVII
Уже выходя из парадной, Белозерский вдруг услышал на лестнице грубый топот. За ним бежал дворник.
Александр Николаевич успел свести с ним приятельские отношения. Дворник нравился ему, в том числе за доброту к мадемуазель Камаргиной. Собственно, этот дворник, хоть и татарин, но почтительно уважавший русскую водку, был своеобразным ангелом-хранителем мадемуазель Камаргиной. Ангелы-хранители бывают разные.
– Господин лекарь! Господин лекарь! Санниколаич! – взволнованно голосил дворник, обыкновенно весьма степенный.
– Доброе утро, Ильяс, – обернулся Александр Николаевич. На дворнике лица не было. – Что случилось?!
Белозерский сообразил, что произошло что-то из ряда вон. Ильяса было не напугать безобразным скандалом, мордобоем, поножовщиной.
– Семейство господина Потапова!
Александр Николаевич резко развернулся и понёсся по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Он уже бывал в этой убогой проходной комнатке, служившей пристанищем всему семейству Потаповых и мадемуазель Камаргиной. Как-то раз он решил возмутиться тем, что девочка ночует в дворницкой, но… сбежал, едва ступив на порог. У Ильяса было чище, просторней, его жилище было больше похоже на человеческое.
Сейчас на кровати лежала мадам
