Анчутка - Алексей Малых

— Гнида, — Олег напряжённо выдохнул — боль усилилась, подкатывал ком к горлу, дышать было труднее, а слабость в теле нарастала. — Это из-за тебя мы здесь оказались.

— Из-за Кыдана! — напомнил воевода, желая уйти, чтоб более не слышать ни его проклятий, ни скверны, самопроизвольно покидающей тело наместника.

— Да. Но это ты надругался над его сестрой!

— Ооо, — истомно прогудел полянин, уже выходя на свежий воздух. — Это было настолько чудно, что я до сих пор помню, как изливал в неё своё семя.

От этих слов полог закопошился. Олег, отвлекая на себя внимание, решил допытаться от брата больших доказательств, понимая зачем Храбр пришёл к нему.

— Так это твой сын?

— Храбр? — Военег задумался, даже не обернувшись на брата. — Может я и был причиной его рождении, но сыном он мне не станет никогда. Извор единственный мой сын! — гаркнул через плечо и вышел из палатки в окружении плотной стены своей охраны, бурча под нос, — чем больше сыновей, тем больше мороки с наследством.

Чувство мести закипало в Храбре, глаза налились яростью, он был готов растерзать Военега, но Олег не позволил ему сделать столь опрометчивый шаг — в палатке было достаточно бояр, чтоб не дать тому с саксом не то что бы догнать воеводу, но самому остаться живым — подорвавшись с места, Олег бросился в сторону воеводы, а бояре тут же ощерились своими булатами. Этим поступком Олег ненадолго смог осадить нетерпеливость Храбра, чтоб дождаться лучшего времени, верно надеясь, что тот сможет остановить безумного убийцу, и тем спасти и Мирослава.

— А ты прав, Военег! Ты не достоин называться его отцом! Жаль, что не я дал ему жизнь — я был бы рад иметь такого сына как Храбр!

Собрав весь остаток своих сил, Олег принялся истошно браниться и кидаться на охрану, отвлекая воинов на себя, но плохо выходило. Ему это удалось, изрыгнув содержимое своего чрева, что позволило и Храбру во всей этой кутерьме выбраться наружу незамеченным.

Выискивая воеводу, весь исходя злобой и ненавистью, степняк наткнулся на Федьку, неподалёку от его шалаша. В мелкой потасовке они завалились за возок. Храбр, находясь в помутнение своего рассудка принялся душить черниговского десятского. Не считая их возни, борьба проходила беззвучно, никто из них не хотел быть раскрытым. Только конюший в отличии от степняка хрипел, пытаясь стянуть крепкий хват со своей шеи.

— Ты не сможешь к нему даже подойти, — наконец выдавил из себя Федька.

И действительно, Военег окружил себя дружинниками, Извор следовал за ним, не отступая ни на шаг, Гостомысл соколом выглядывал поверх голов, не давая никому сделать ни одного лишнего движения, верно, ещё не совсем доверяя курским боярам, недавно переметнувшимся на их сторону. Сопоставив силы, Храбр оставил конюшего, распластанного на земле, одного, изнывающего от чувства вины — того ломало изнутри, вырываясь наружу беззвучным криком отчаяния. Он широко открывал рот и молчаливо вопил. Короткими ногтями он взрывал землю, выдёргивая ощипанную конями овсяницу вместе с мелкой паутиной корней и от безысходности запихивал себе в рот, не давая возгласам вырваться, не позволяя своему чувству вины хоть как-то притупиться, а намеренно, сам себя сими действиями сравнивая со слимаком, бесхребетной тварью, мерзким червем, достойным лишь брезгливого презрения. Он даже желал, чтоб Храбр прикончил его, но тот, не растрачиваясь своей ярью, скрылся в темноте.

Взбешённый степняк блукатил по округе ища удобные подступы, чтоб подобраться к этому зверю, к волку покусившемуся на его мать, человеку, которому обязан своей жизнью полной скорби и изнывания, злобы и жестокости. Но одно удручало ещё сильнее, он укорялся, что ненавидел человека, который назвал его сыном, который действительно считал его таковым, который не раз говорил о этом лично. Храбр вопрошал у Вечного Синего Неба, почему оно потешается над ним, чего добивается, ведя его такими путями? Что за урок такой? Чего хочет? Уничтожить окончательно или смирить? Озлобить, покорить?

Приняв своё заблуждение и ища любого возможного способа добраться до Военега, этого сосредоточения вероломства, коварства, жестокости и безудержного самочиния, Храбр намерился взять в пособники Мирослава. Полянин должен узнать правду о своём отце, а Храбр его руками убьёт своего.

Крадучись подошёл к палатке сына наместника, поражаясь как всё продумано было у воеводы — на становище, в предрассветных сумерках висела умиротворённая тишь. Но это лишь была видимость — возле табуна была какая-то потасовка — лечец, уже узнав о казни черниговских и боясь расправы над собой, попытался бежать. Его стащили с коня и скрутив волочили куда-то. Храбр лишь недолго засмотрелся в их сторону и приник к мягким стенам походного жилища, прислушиваясь к шёпоту внутри, претившему степняку последовать зову своего сердца, а поцелуй двух влюблённых, укрывшихся в нише полога от всех перепетий происходящих снаружи, был подобен всем ударам хлыста вкупе разом, что получал он за всю свою жизнь от дядьки, которые были более обидными и унизительными, нежели болезненными для тела.

" Он посмел прикоснуться моей Сороки, — пульсировало в его голове. — Если он ищет смерти, он её получит?"

* * *

По дубовому листу вдоль узкого дола, неумолимо вбирая в себя почти невидимые водные пылинки, побежала мелкая капля. Она разрасталась, пухла, увеличивая свою зыбкую полноту на равне с прытью, с которой она стремительно неслась к резкому краю, и задержавшись на мгновение на самом его кончике, сорвалась, чтоб устремиться к голомели меча Мирослава, чтоб тонко звякнувшись о неё разорваться.

Мирослав слушал Храбра со вниманием и, не ожидая от себя, с полной верой. Иной раз зрачки его глаз расширялись тесня их серость почти до чернённого края, то сужались превращаясь в точку. Он что-то переспрашивал, дополняя красочными, но ужасающими миниатюрами пробелы в произошедшем, чтоб наполнившись мстительной лютостью без колебаний уничтожить всех своих неприятелей.

— Почему ты не пришёл ко мне сразу? Почему не сказал?

— Я пришёл, но увидел то, чего бы не хотелось. В тот момент я желал убить тебя. Клянусь Синим Небом! Я бы сделал это тогда.

— А сейчас ты передумал?! Отчего же такая смена?!

— Нет. Я и сейчас грежу этим. Хотя, в таком состоянии у меня вряд ли что-то может получиться. Твоя удача, что я был ранен, когда пришёл за Сорокой, но даже так, я точно попытался, если ты был бы там. А сейчас скорее воздержусь — я не хочу ранить её сердце, которое не принадлежит мне, — исподлобья посмотрел на Мирослава, намекая кому та его отдала.

— Не говори чушь.