Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель

Мы бежали. Мы везли с собой бывшего врага, спасенную жертву, смертельный секрет и надежду. Но позади оставался враг, обманутый и разъяренный, и слух о моей смерти, который рано или поздно обернется правдой, если мы хоть на секунду забудемся.

Война, как я и предчувствовал, только начиналась. И следующее сражение должно было состояться при дворе Короля-Солнце, где меня уже считали мертвым, а мое возвращение со смертельным секретом могло оказаться последней ошибкой в моей жизни.

Глава 28. Морской бриз и сухопутные тревоги

Четыре дня в открытом море стали странной, вытянутой во времени передышкой, межмирьем между адом Венеции и предстоящей битвой в Париже. Воздух пах солью, смолой и свободой, которой, мы все понимали, на самом деле не было. Мы были в клетке из дерева и парусины, мчащейся к новой, куда более изощрённой ловушке.

Наш маленький отряд раскололся на два лагеря: страдающих и наслаждающихся. Луи, бледнее моего венецианского камзола, лежал на палубе у леерного ограждения, в позе, красноречиво говорящей о полной и безоговорочной капитуляции перед морской болезнью. Он стонал при каждом крене и, кажется, уже молился не о спасении, а о скорейшей смерти.

— Я ненавижу воду, — хрипел он, зажмуриваясь от очередного порыва ветра. — Ненавижу корабли, ненавижу рыбу, ненавижу Нептуна, Посейдона и всех их водяных родственников. Зачем люди вообще покинули сушу? Это была роковая ошибка.

На другом конце палубы царила совершенно иная атмосфера. Оттавио и Катарина, облокотившись на борт, смотрели на рассекающий воду форштевень и играющих в кильватере дельфинов. Морской ветер румянил их щёки, а в их глазах впервые за долгое время появился не страх, а любопытство. Для них это было приключение.

— Смотри, Катарина! Вон там, кажется, медуза! — воскликнул Оттавио, и в его голосе звучала непритворная живость.

— Похожа на летящий кринолин, — улыбнулась она в ответ.

Оттавио на секунду задумался, глядя на уплывающую в глубину студенистую тень.

— Знаешь, я никогда не видел моря, — признался он неожиданно просто, без привычной бравады. — Венеция — это каменная ловушка, лабиринт из каналов и сплетен. А это… — он широко взмахнул рукой, очерчивая горизонт, — это свобода. Кажется, отсюда можно доплыть до края света.

Катарина молча кивнула, и в её глазах мелькнуло понимание. Они оба были беглецами, и этот бескрайний простор был для них символом надежды.

Я наблюдал за ними, прислонившись к мачте и стараясь не двигать раненым плечом. Вид их странной, зарождающейся дружбы действовал успокаивающе. Луи, открыв один глаз, мрачно проворчал в мою сторону:

— Предатели. Цветы жизни на проклятой солёной жиже. Я им сейчас устрою цветение… — Он попытался приподняться, но очередная качка заставила его снова бессильно обрушиться на палубу с тихим стоном.

Я усмехнулся и подошёл к нему, присев на корточки.

— Держись, друг. Осталось всего ничего.

— Лео, я умру. Похорони меня на суше. В крайнем случае, выбрось за борт, но так, чтобы меня обязательно съели. Я не хочу быть похороненным в этой… этой жидкой бесконечности.

Его комедийные страдания разряжали обстановку, но не могли заглушить главный вопрос, витавший в воздухе: что ждёт нас в Марселе?

Вечером того же дня, когда Луи на время пришёл в относительное человеческое состояние, мы собрались в тесной каюте.

— Итак, план, — начал я, разложив на столе грубую карту Франции. — Мы — политические преступники. Официального вызова я не дождался. Король, скорее всего, уже получил известие о моей «смерти» и, быть может, даже вздохнул с облегчением.

— Значит, нам нельзя появляться в Париже под нашими именами, — заключил Луи, с наслаждением глотая глоток вина, который, кажется, впервые за день оставался у него внутри. — Нас либо арестуют на подступах к городу, либо тихо прирежут в первом же тёмном переулке. Слуги Лоррена вездесущи.

— Первое убежище — не Париж, — сказал я, тыча пальцем в карту. — Здесь. Имение Елены, моей жены. Оно в Нормандии, в стороне от главных дорог. Тетушка уже должна была получить послание и понять, что к чему. Там мы сможем перевести дух, сменить одежды и… разработать дальнейший шаг.

— А как добиться аудиенции с королём? — спросил Оттавио, с непривычным рвением вглядываясь в карту. — Если вы нежелательная персона…

— Есть только один человек, который может провести кого угодно куда угодно, минуя все официальные каналы, — Луи хитро улыбнулся и посмотрел на меня.

Я кивнул.

— Мадам де Монтеспан. Она обожает скандалы, интриги и всё, что может потешить её тщеславие и подчеркнуть её влияние. Известие о том, что я жив и вёз с собой сенсационные доказательства против кардинала де Лоррена, будет для неё лучшим развлечением после бала. Она получит мне аудиенцию. Я в этом уверен.

— Рискованно, — поморщился Луи. — Фаворитка переменчива. Если король намекнёт, что моё воскрешение его не радует, она первая же велит повесить нас на воротах Версаля.

— Другого пути нет. Мы должны играть ва-банк, — я откинулся на спинку скрипящего кресла. — Мы прибудем в Марсель под видом купцов. Оттуда — разными дорогами, малыми группами, в Нормандию. Встреча в имении Елены.

— А как мы узнаем, что имение не под наблюдением? — спросил Оттавио, и в его голосе впервые прозвучала не праздная любознательность, а неподдельная озабоченность. Он учился мыслить категориями заговора.

— Тетя Элиза, — односложно ответил я. — У нее есть свои люди в порту. Они должны встретить нас и доложить обстановку. Если будет малейший признак опасности, мы изменим маршрут. У меня есть ещё два контактных дома в Провансе.

Луи мрачно хмыкнул: «Отлично. Значит, нас либо убьют в Марселе, либо по дороге в Нормандию. Замечательный выбор». Но он уже изучал карту, прокладывая в уме самый быстрый и незаметный путь на север.

В каюте воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом корабля и плеском волн за бортом. План был шатким, как наша качающаяся палуба, но другого не было.

Позже, когда все разошлись, я остался один на палубе. Ночь была ясной, небо — усыпанным бесчисленными бриллиантами. Я смотрел на север, туда, где осталась моя Франция. И моя Елена.

Сердце сжалось от внезапной, острой тоски. Её образ встал перед глазами так ясно, будто она стояла здесь, рядом: тихая улыбка, тёплый взгляд, спокойствие, которое она умела дарить одним своим присутствием. Я скучал по ней каждую минуту всех этих долгих месяцев.

Всё, что я делал, всё, через что прошёл — ради того, чтобы вернуться к ней. Чтобы наш дом был нашей крепостью. Теперь же я вёз с собой не