Анчутка - Алексей Малых
Сорока попыталась подняться с медвежьих шкур, но словно прикованная, лишь смогла оторвать от них свою голову, осматривая себя бредовым взглядом.
— Всё окончено, — Манас с нежностью заглянул в её глаза, желая успокоить и даже в умиротворённой улыбке приподнял уголки своих губ.
— Больно, — зудящим от жажды и горечи горлом прошептала Сорока. Тонкими пальцами пытаясь дотянуться до предплечья, которое горело, ныли и запястья.
— Теперь он тебя не сможет продать и ты останешься со мной.
— Кто?
— Кыдан-хан. Кам совершил обряд перехода — ты теперь больше не северская, твоя кровь смешалась с кровью кыпчака, — запястья Манаса, как и у Сороки, были перемотаны тряпицами. — А ещё он нанёс клеймо.
— Клеймо? — Сорока не могла понять, о чём тот говорит.
— Теперь его воины не посмеют даже тронуть тебя и пальцем. Это клеймо, даёт полную свободу, как у меня.
— Ты говорил, что это клеймо роба, так какая же это свобода? — уложившись назад на шкуры под натиском заботливых рук Храбра, печально заметила Сорока, ещё до конца не осознавая произошедшего.
— Что ты наделал?! — рваный возглас Креслава, ворвавшегося в вежу кама, обратил взоры присутствующих в ней на откинувшийся полог. — Кыдан-хан сам идёт сюда.
* * *
Манас часто корил себя за этот необдуманный поступок. Но в тот момент он не видел другого выхода. Обстоятельства таким образом сплелись, что Сорока была вынуждена бежать. Только свобода для Манаса быстро закончилась.
12. Братание
Манас до сих пор не мог простить себе этот необдуманный поступок. Его действия подвергли Сороку лишь большей опасности, но в тот момент его разум был помутнён горячностью, а он сам не видел другого выхода.
— Ты помнишь мой схрон, что под обрывом? — слегка запыхавшись, проговорил Креслав. — Коней отпустите как достигните распадка, а до места придётся идти пешими. — Манас утвердительно кивнул. — Идти сможешь? — в голосе было заметно беспокойство, когда он обратился к Сороке.
— Со мной всё хорошо, — через силу пролепетала девица, но поднявшись на ноги, пошатнулась и наверняка упала бы, если вовремя подставленные Креславом руки не успели словить бы ту.
Кам безостановочно продолжал бубнить свои заклинания, сидя перед тлеющим очагом, совершенно не обращая внимания на торопливых беглецов, поспешно покинувших его вежу. Снаружи было слегка зябко, и Сорока непроизвольно сжалась, кутаясь в свой кафтанчик, ещё не до конца понимая происходящего вокруг. Свой озабоченный взгляд Креслав отвёл от девицы, лишь когда убедился в том, что та крепко держится в седле, и подскочил к Манасу, уже сидевшему на своём коне. Он резко дёрнул того вниз к себе, вынуждая его свеситься с седла.
— Твой дядя в бешенстве, — гневно шептал тот, притянувшись к лицу Манаса. — Что ты ему наговорил? Хотя это не важно, уже ничего не изменить, — Креслав был зол на своего подопечного, он впервые проявил в открытую своё негодование к нему. Иной раз Манасу казалось, что его наставник непоколебим, но сейчас он видел его явную нервозность. — Я был в курени, когда Кыдан приказал своим батырам привести Сороку, и не мог предупредить её, не мог укрыть — хан удерживал меня, пригласив испить с ним…
— Испить? Он никогда не угощал тебя ничем, — Манас был крайне удивлён, что ещё раз подтверждало правильность его действий.
— Я тоже заподозрил неладное, — продолжал Креслав. — Тем временем, пока я был там, цепные псы Кыдана наведались в мою вежу. Византийское вино помутило рассудок твоего дяди, он уже был готов пустить на ваши поиски всю свою орду, когда те не нашли вас там. Ты ведь знаешь, к чему привело это однажды? — голос надрывно скрежетнул. — Я был вынужден пообещать, что приведу вас к нему.
Манас пронзил своим взглядом одноокого наставника и с усилием сдёрнул его пальцы с ворота своего кафтана.
— Это ты виноват. Зачем рассказал ему о Сороке?! — голос молодого степняка звучал дерзко и с укором.
— Да, господин, — не отказывался Креслав, покосившись на Сороку, которая верно ничего не слышала, находясь в полузабытии. — Я его роб, я не мог ему не сказать. Рано или поздно ему всё равно стало бы известно о ней, и лучше, чтоб он знал лишь то, что ему позволю я сам — что она простая робыня, которая мне прислуживала.
Негодование Манаса было отчётливо прописано во всём его образе, его лике, а мелкая дрожь была отнюдь не от ночного мраза, а от напряжения во всём теле. Даже побелевшие костяшки пальцев, сжимающих поводья, да и сдавленный скрип самих поводьев, говорил о его возмущении.
— Ждите меня в схроне, — продолжал Креслав, отложив на потом выяснение отношений.
— А ты? — Манас вглядывался в ночь, так и ожидая, что сейчас из темноты на него выскочат степняки.
— Я попробую увести их в другую сторону, — Креслав хлопнул лошадь Сороки по крупу, подгоняя ту прочь.
Лишь к рассвету двое беглецов достигли убежища, и Креслав не заставил себя долго ждать. Сорока почти полностью пришла в себя от ритуального зелья и уже твёрдо стояла на ногах. Она тут же бросилась к старому северянину. Тот с отеческой заботой пригладил волосы на её голове и пришикнул, как то делают, когда успокаивают кого-то.
— Ну-ну, не страшись, не тронут они тебя — я не позволю. Но нам нужно поторопиться. Ты пока здесь побудь, а мы с Храбром осмотримся вокруг, да и коней нужно забрать, — проговорил в широко распахнутые девичьи глаза.
— Почему они хотят продать меня в рабство?
— Просто Кыдан-хан очень злобный хан.
— Зачем обманываете меня?! Он узнал, что я дочь северского подвоеводы? Я пойду к нему и объясню, что мой отец тут ни при чём! — понудилась выйти из тайного укрытия, но Креслав сжал её, хрупкую девицу, не давая ступить и шага.
— Он не станет слушать тебя, — успокаивал Креслав.
А Манас с жадностью слушал её откровения, доселе скрываемые ею. Всё она копила — всё что узнает, услышит, вспомнит — всё складывала воедино, пытаясь понять произошедшее.
— Он не был в том походе, когда курень хана был уничтожен. Мой отец тогда отказался идти, потому что не хотел оставлять мою мать, которая была на сносях! Он страшился, что не увидит её больше в живых! Он даже князю Ярославу за то большой откуп дал — воз с оружием присылал, чтоб умилостивить князя! Да и Переяславль отец не любил.
