Анчутка - Алексей Малых

Манаса озадачили эти слова, и вместо ответа он получил лишь множество новых вопросов.

— Жди нас, — немного грубо произнёс Креслав, останавливая поток её слов. Он торопился увести Манаса, опасаясь, что Сорока выболтает чего лишнего, и откроется правда, что обидчик его матери всё ещё жив. — Он сейчас не станет ничего слушать! Ты должна бежать! Иначе… он убьёт тебя.

Сорока всё поняла. Её глаза наполнились слезами. Она нехотя отступила в глубину схрона. А горечь воспоминаний накрыла её увесистым покровцем тоски, связав унынием.

Двое мужчин, оставив ту до времени в одиночестве, опасливо оглядываясь по сторонам, двинулись вперёд. Вход в схрон был скрыт от посторонних глаз и несведущему человеку было бы сложно его отыскать хоть даже и случайно, но на всякий случай они прикрыли его ветвями лещины (орех).

— Ты должен вернуться к Кыдану, — начал Креслав, когда достаточно удалились от обрывистого холма, где было его тайное убежище.

— Я намерен бежать с Сорокой, — твердостью и решимостью было пропитано каждое слово Манаса. — Особенно сейчас!

— Кыдан не остановится ни перед чем, пока не найдёт тебя, — настойчиво продолжал его наставник. — Ты погубишь её. Твоё юношеское тщеславие уже подставило её под удар — ей и так грозит рабство, а ещё немного и смерть нависнет над ней, лишь только хан узнает о клейме!

— Он не сможет её продать, она теперь принадлежит его роду!

— Да! Никто из нашей курени не посмеет тронуть её пальцем! Любой кто причинит ей вред, даже случайно, покарается смертью, а боги проклянут всю его семью. Только ты забыл кое-что! Есть один человек, который сможет убить её не опасаясь кары небес и предков!

— Это Кыдан-хан, — выдохнул Манас, а осознание этого холодом пробралась под его кожу.

— Глупец и межеумок, — Креслав выругался в сердцах на забвенной славе.

— Она нравится мне! И я не отпущу её от себя. Так что тебе придётся взять меня с собой. К тому же ты не сможешь позаботиться о ней в одиночку.

— Так ты понял? — Креслав на мгновение замешкался, но даже не удивился.

— Давно уже. А когда пришёл сюда, то лишь подтвердил свою догадку. Ты думал, что я не замечу, как ты готовил припасы. А сегодня ты хотел воспользоваться тем, что меня не будет близко и бежать. И в курени был, лишь, чтоб убедиться, что я там надолго. Ты даже ходил на могильник моей матери. Зачем? Чтоб попрощаться с ней?!

— Сегодня… — Креславу было трудно это сказать. Он с шумом набрал воздуха в грудь и, скорбью исказив своё изувеченное лицо, с болезненным надрывом в голосе выдохнул, — день, когда надругались над ней.

И Манасу стало трудно дышать. Он понял сразу, почему именно сегодня дядька решил пировать, он так пытался забыть о том дне, а Креслав бежать — вся орда пьёт вместе с Кыданом.

— Ты хотел украсть её у меня, — сдержанно выдавил из себя Манас, заглушая свою внутреннюю боль. — Почему? Почему ты хотел забрать её?

— Ты одержим ею!

— Я хочу быть рядом с ней! — Манас горячо отстаивал своё.

— Она его дочь! — Креслав яро бросил в лицо своего ученика, хотя прекрасно знал, что между Манасом и Сорокой нет никаких кровных уз. — Она дочь того самого уруса, голову и руку которого твой дядька выбросил где-то в степи. — Его терпеливое смирение всё чаще уступало вспыльчивости нрава.

— Но она нравится мне! — возглас юноши пронзил тишину степи. — И это произошло раньше, чем узнал, что у нас с ней один отец. Я не могу изменить себе, — Манас и не желал даже попытаться думать иначе. Он страшился представить, что если любовь не свяжет её с ним, то появится мысли о мести. Отогнав прочь наваждение, Манас заглянул в обезображенное лицо наставника, такое мудрое и всезнающее, всепонимающее. — Я теперь понимаю тебя. Ты был готов на всё, чтоб быть с женщиной, которая нравится мне. И я хочу быть рядом со своей. Я смогу сделать её счастливой! — выкрикнул — чувства отчаяния переполняли его, что Манас более не был в силах сдерживаться. — И в отличии от тебя, поверь мне, я не дам пасть на землю ни единой её слезе!

Это признание насквозь пробило сущность Креслава, болью отозвавшись в душе. Эта самая любовь не привела ни к чему хорошему, а он навек сделался рабом своих несбывшихся желаний, стал чужим в своих землях, пригвоздив себя навсегда к степным пу́стошам. Скрепившись сердцем, он согнал с себя помутнение, имея твердость во всех своих стремлениях отомстить истинному обидчику Тулай и помочь Сороке вернуть своё, тем самым хоть как-то искупить свою вину перед ней. Ни смотря ни на что, Креслав намеревался идти до конца к намеченной целе.

Оглядывая степь своим единым оком, он остановился возле подножия холма, поросшего раскидистыми соснами, понуждая Манаса последовать за ним, знаками показывая на неторопливый отряд неподалёку. Они скрылись за корявыми стволами вековых деревьев.

— Ты должен вернуться, чтоб я мог увести Сороку в безопасное место, — увещевал Креслав, высматривая кыпчаков из своего укрытия.

— Я не оставлю Сороку ни на одно мгновение. И объясни мне, о чём она говорила в схроне.

— Это было давно, и она верно что-то напутала, да и отец, скорее всего, рассказывал ей другое — ведь все отцы в глазах детей хотят показаться лучше, чем есть на самом деле, — умело лукавил Креслав.

Кыпчаки остановились неподалёку, вслушиваясь в степь, вынуждая беглецов срастись с могучими стволами деревьев.

— Ты должен спасти её, если твои чувства искренни, — с каким-то нетерпением проговорил Креслав, раздражаясь упёртости своего ученика.

А Манас был зол на своего наставника и не понимал к чему тот клонит. Он молчал, боясь привлечь внимание степняков, да и слова, сказанные Креславом, и так звучали вызывающе громко.

— Тебе нужно быть послушным хану. Он заботится о тебе, — настойчиво проговорил Креслав, совершенно не таясь. — Он опытный воин и справедливый правитель своих земель — он готов отдать тебе власть, не смотря на то, что ты сын уруса! Рано или поздно, ты станешь наследником всего его достояния, поэтому не гневи его.

Один из отряда, замедлив шаг, подозрительно обратился в сторону холма. Манас замер. Их не должны были заметить — поросль в этом месте густа на столько, что внутрь даже не проникает солнечный свет, но его наставник действует слишком вызывающе.

— Я спрячу её, — было сказано очень громко. А степняки уже повернули своих лошадей к возвышенности, подгоняя тех. — Если она