Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

Владимир Сергеевич взял Асю за руку.

– Анна Львовна, мы уже не единожды говорили: надо уметь обуздывать свои чувства. Вы просто не справитесь, вы погибнете без панциря. Подброшенное дитя здорово, – он намеренно употреблял средний род, не персонифицируя, – находится в приличном заведении. Полиция работает…

– Владимир Сергеевич, станьте моим панцирем! Женитесь на мне! – воскликнула Ася с чрезвычайной экспрессией.

Сказать, что господин Кравченко был ошеломлён – не сказать ничего. К сожалению, он был влюблён в сестру милосердия, и влюблён страстно. Иначе бы он присмотрелся получше, поступил бы разумней. Но он отвёл Асю в сестринскую, заварил ей чаю, усадил за стол. Выступил не то с лекцией, не то с речью, прохаживаясь взад-вперёд. Он был горько саркастичен, вероятно тем заговаривая свой разум. Но застоявшаяся чувственность его кричала: наконец-то! В общем, это была иллюзия беседы, на самом деле Владимир Сергеевич разговаривал сам с собой:

– Вам же не я нужен, Анна Львовна! Вам помощь моя нужна!

Он эффектно остановился аккурат напротив неё. Устремил взгляд. Но она сидела тише мыши, смотрела в стакан, из которого не отпила ещё ни глотка.

– Я не люблю горячее, – прошептала она.

– Я много раз мечтал, как делаю вам предложение, – продолжил Владимир Сергеевич. – Я – вам! Но прежде я хотел увидеть хотя бы искру чувства. Хотя бы намёк на искру. Но я вам не интересен. Вам даже Александр Николаевич не интересен. Так, девичий дневничок-с! – Владимир Сергеевич выдал язвительный словоерс.

Он престрого окоротил себя внутренне. Но не удержался и хохотнул:

– Вы и убили-с!

– Что? – хлопала глазками Ася.

– Порфирий Петрович так шипел своё знаменитое: «Вы и убили-с!»[46] Простите мне, вышел из себя. Я живой человек, если вы до сих пор не приметили! Хуже того, я – мужчина!

– Я… я не понимаю вас.

Кравченко снова остановился и посмотрел на Асю с безнадёгой. Как же его угораздило её полюбить? И полюбить глубоко. Желание обладать ею уже не считалось с доводами разума. Обладать не в грубом физиологическом смысле, это было желанием далеко не первой очереди.

– Мужчина и женщина, Анна Львовна, – это не только долг, не только совместное ведение дел, не только воспитание потомства. Хотя и это всё тоже. Но не только, не только! Мужчина и женщина – это прежде всего чувство. Понимаете? Страсть! С этого всё начинается! И чай с пряниками, и скандал в парижском универсальном магазине.

Ася смотрела испуганно. Она впервые видела Владимира Сергеевича таким. Всегда сдержанный, соблюдающий все мыслимые и немыслимые этикеты и протоколы. И вдруг на её глазах он выходит из берегов.

– Вы даже боитесь как мышь! – возмущённо выдохнул он. С шумом придвинул стул, сел напротив Аси. – Посмотрите на меня. Впрочем, нет, не смотрите, ещё с ума сойдёте! Слушайте внимательно, Анна Львовна. Женщина, в которой есть хоть капля чувства, хоть крупица страсти, уже давно бы сообразила, что я полностью в её власти. Хоть бы я и мебель крушил, и пистолет держал у её виска – а и тогда в её власти.

Перегнувшись через стол, он притянул её голову к себе, хотел поцеловать, но… почувствовал только её страх. Выпустил. Она снова уставилась в стакан.

– Остыл уже. Не обожжётесь.

Ася послушно отпила чай.

– У меня никогда не было недостатка в женщинах. Но я полагал, что когда меня настигнет серьёзное сильное мятежное чувство, то испытаю я его к женщине…

– Вроде Веры Игнатьевны? – завершила Ася, прямо посмотрев наконец-то ему в глаза.

– Вы отнюдь не глупы, Анна Львовна, – усмехнулся он. – Хотя и потрясающе неразвиты эмоционально. Да, именно вроде Веры Игнатьевны. Это было бы логично. Мы с Верой Игнатьевной похожи. Похожи гораздо больше, чем может показаться. А вы бы, Анна Львовна, в свою очередь, были бы идеальной подругой для нашего прекрасного Белозерского. Но наш барчук до полоумия влюблён в княгиню, а я глубоко люблю вас.

– Так женитесь же на мне! – воскликнула Ася.

– То есть вам плевать, что чувствую я на предмет того, что вы меня не любите? Какая вы милая психопаточка, драгоценная Анна Львовна! Вы прям ни дать ни взять Дмитрий Петрович, просто ещё совсем юный, чистый, бесхитростный и в юбочке! – расхохотался Владимир Сергеевич.

Ася не поняла, с чего это она похожа на неприятного ей Концевича, который когда-то порывался ухаживать за ней. Она совсем не надменная, не холодная…

– Ладно. Не мучайте свои хорошенькие извилины, Анна Львовна. Рано или поздно вы всё поймёте. Про себя. Про меня. Про нас. У вас есть цель сейчас. Вы по какой-то вашей прихоти возжелали этого ребёнка. Может, у вас нужный период цикла…

Ася залилась краской.

– Нет, я на самом деле. Я сама выросла в приюте.

Он жестом остановил её.

– Мне всё равно. Каковы бы ни были побудительные мотивы, а равно и причины, их вызвавшие. За каждым русским дворянином стоит простой русский мужик, которому дети никогда не мешают, напротив. У вас есть цель – эта девочка-подкидыш. У меня есть цель – вы. Недалеко ушедшая от подкидыша. Хорошо, будет вам младшая сестра, а у меня две дочери. Вполне пристойный расклад для человека моих страстей при моих же строжайших правилах.

– Обещаю быть вам хорошей женой!

– Не обещайтесь, Ася. Женщина, жаждущая выйти замуж лишь потому, что ей захотелось взять щенка…

– Это ребёнок! Я понимаю разницу! Я не маленькая! И у нас будут собственные дети. Но эта девочка, она…

– Важна вам настолько, что вы готовы выйти замуж за человека, которого не любите? Чем же? Даже если цель ваша, допустим, благородна, и вы понимаете, что сиротка не ваша сиюминутная прихоть, то подходит ли вам средство достижения столь благородной цели – брак с нелюбимым? На лжи, Анна Львовна, ничего не замесишь. А брак без любви – ложь.

– Но мы же не лжём друг другу, – нашлась Ася. – Цель моя благая. И в средствах, как вы изволите называть брак, нет ничего дурного. Я вас уважаю, Владимир Сергеевич. Это чувство больше и глубже любви.

– Больше и глубже ваших представлений о любви. Впрочем, умеете ли вы любить? Если не умеете, то и правда никакого вранья. Хватит об этом. Развели диспут. Я мечтал о браке с вами. Моя мечта сбывается. Я