Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Вера просто не могла!

– Вера может…

Старший Белозерский стал закипать.

– Вера может, – повторил Покровский, наслаждаясь пыхтением готового взорваться Николая Александровича. – Вера может убить. Украсть – никогда! – он мягко коснулся плеча товарища.

– И такая, понимаешь, мудрая схема, – как-то даже жалобно высказал Николай Александрович, поняв, что Покровский хорошо знает княгиню и обвинений в её адрес не строит. – Если бы ты, Илья Владимирович, не попросил бумаг. Если бы их просмотрел не ты самолично. И не я… А я бы и не заглянул. То… – он развёл руками, приподняв брови.

– То сам чёрт ногу сломит, не зная маршрута, – подтвердил Покровский.

Оба они давно плавали в финансовых водах, знали все русла вплоть до мельчайших, коими могут стекать ручейки в сторонние водозаборы.

– Деньги-то не такие, чтобы… – недоумённо пожал плечами Белозерский.

– Это для тебя, Николай Александрович. Или для меня. А фундамент финансового счастья какого-нибудь маленького человечка составить вполне могут.

– Да нет там таких маленьких человечков! Допущены не были настолько маленькие. Дьявол! Надо было мне напрямую с Громовым работать, но некогда мне, не моё это дело. К тому же, у всех же чести, иерархии. Матвей-то и бумаг никогда не заводит. У него в голове всё. И репутация. Никогда он из сметы не выйдет сверх положенного, оговоренного и сезонного. Он пожизненную славу не пустил бы коту под хвост.

– Так кто руководил реконструкцией?

– Номинально Вера Игнатьевна. Фактически – Кравченко Владимир Сергеевич. Но он не мог! Это кристально честный человек. Он напрямую у моего казначея получал безо всяких! – Белозерский усмехнулся. – Они-то и за сумму, что я заложил, не вышли. Я и добавить был готов. Не всплыло бы вовсе, кабы не твой интерес.

– Об истории Кравченко наслышан. И чем он не побоялся пожертвовать. Такой не станет. Впрочем, повторюсь, на такую мелочь вполне можно наладить уютный быт. Хм!

Николай Александрович живо поднялся, прихватил Покровского под локоть, увлёк на выход из кабинета.

– Илья Владимирович, ты можешь отказаться, если в тебе есть малейшее смущение, но я прошу тебя…

– Ни в коем случае! Я хочу участвовать, хочу, чтобы моё имя стояло у истоков и прочее. А деньги эти, то такое. Воду жалеть – кашу не сварить. И просить не надо, я сам всё понимаю. Мы, чай, не кумушки!

В дверях они замешкались.

– Чичикова с Маниловым изображать не будем![48] – хохотнул Николай Александрович, пропуская Илью Владимировича.

Товарищи посмотрели друг на друга.

– Но денежки кто-то всё-таки увёл. И увёл оч-чень умело. Ювелирно! – скорее восхитился Покровский.

– И не говори. Такое искусство – на смехотворный масштаб. Спрут Ротшильдов – против тележки зеленщика!

– А ты посчитай, сколько тележек по всей матушке России! – серьёзно сказал Илья Владимирович. – Кому-то итоговый воз может оказаться сюжетообразующим.

– Бюджетообразующим, ты хотел сказать.

– Бюджет образует сюжет.

Илья Владимирович прошёл в дверь, любезно распахнутую Николаем Александровичем.

Беседу господа богатеи продолжили у камина. Было что выпить и чем закусить. Разговоры под огонёк ведутся обыкновенно ни о чём. На непривычный слух. Поскольку конфиденциальная часть была завершена, присутствие Василия Андреевича никого не смущало.

– Ты зря смеёшься над «моими Ротшильдами», Николай Александрович. Известно, что к нашествию Наполеона из европейских государств одна только единственная Российская империя не была должником дома Ротшильдов, закабаливших всю старуху Европу, а с нею и молодуху Америку.

– Знаю, знаю эту, как сказал бы мой сынишка-доктор, паранойяльную версию. Де и на Москву, а не на неприкрытый ничем Питер, Буонапарте пошёл исключительно под давлением Ротшильдов, потому что тем было важно поразить нас в самое сердце. Де и подлинник «Слова о полку Игореве» спалил им в угоду, по их прямому распоряжению. Но это всё, знаешь, больные фантазии! Чем Ротшильдам «Слово о полку Игореве» не угодило?!

– И вот опять ты зря! Как сказал незабвенный Александр Семёнович Шишков, «хочешь погубить народ – истреби его язык». А у нас что есть исток русской письменности? Что начало русской литературы? Любой гимназистишка знает: оно, родимое. Слово о не самом славном походе на половцев удельного князя Новгород-Северского Игоря Святославовича. Вот так-то! А коли началы обрублены, то и концов не найти, дорогой Николай Александрович! Ротшильды – они мозговитые. Им не нужно было нас завоёвывать, это невозможно. Даже если бы и послали Наполеона в Питер, и тогда бы чухна их в болото увела. У них знаешь какие легенды о Петре Великом, они давно часть русской нации!

– Это вы, Илья Владимирович, беллетристики господина Одоевского[49] перечитали, ей-богу!

– Не таков я, чтобы романтических мистиков, алхимиков-утопистов почитывать! Да уж и помер князь давненько, и позабыли его скоренько. То я, может, таким чтивом в детстве баловался потихоньку от воспитателя. А уж позже к серьёзным источникам обратился. В любой, хоть самой пустячной вещице есть разумное зерно. Так вот, истину тебе говорю: Ротшильды жаждали нас именно погубить. Сломить. Уничтожить. Потому что завоевать нас, русских, им бы не удалось. Они потому и направили эту корсиканскую шушеру в самое сердце, в древнюю столицу. Москва – русский дворянин! Для Петербурга нужна Россия. А вот для России – нужна Москва. Гоголь-то[50] поострее Одоевского был. И всё одно, не вышло у них! – Илья Владимирович скрутил фигу и выставил руку в направлении воображаемых Ротшильдов. Он как-то очаровательно разошёлся, настоящий русский барин… – Думали, сожгут матушку, сердце нам вырвут. Во!

Николай Александрович дал Василию Андреевичу знак подлить.

– Да-с! – присел Илья Владимирович на диван, с которого вскочил в пылу действа. И продолжил шутливо: – Самое смешное: сжёг Бонапартишка подлинник «Слова о полку Игореве». Или самое серьёзное, сам решай.

– Так с него уже столько копий было снято, что…

– Символизм! Символизм, брат, такая штука. Иногда уничтожить нечто оригинальное, что символизирует, как «Слово…», исток письменного и литературного языка, – это как дерево спилить, корень выкорчевать, потом в яму обратно засунуть и ждать, что расцветёт.

Покровский поднял бокал:

– За святую Русь!

– За неё!

Чокнулись. Опрокинули.

– К дьяволу Ротшильдов. Что с нашей маленькой тележкой будем делать? – спросил Николай Александрович.

– Замнём для ясности. Только счетовода своего поставим.

– Как я это княгине объясню?

– Никак, – пожал плечами Покровский. – Она и сама обрадуется. Клиника разрослась. У врачей дела пилюлькины. Конюшней же не доктора занимаются? Вот и бухгалтерия – служба отдельная. Если вдруг удивится такому раскладу, вали на меня: мол, условие вреднейшего Покровского. Он теперь акционер, ему фигу не скрутишь.

– Не буду лукавить, Илья Владимирович, это всё как-то не по мне, и не пойму почему. Я не про финансы, тут ясно. Я