Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
– Ты его осмотрела?
– Нет. Завернула и выкинула. Я… – её немного отпустило, как будто вдруг дошло, что дела серьёзнее, чем она предполагала. – Я сама не знаю, как держалась! – истерично выкрикнула она.
– На марафете и держалась! – буркнул Андрей Прокофьевич.
Вера Игнатьевна скривила ему гримасу: не время!
– Ольга, ты сама рожала, и не один раз.
– Я… я не представляла, что это так страшно… С той стороны!
Она зарыдала взахлёб и кинулась мужу на грудь. Какова бы она ни была, но он нашёл в себе силы мимолётно приголубить её, поскольку виноват был не меньше. Если не больше.
– Андрей, судя по всему, задержка частей последа в матке. Внутри твоей дочери осталось то, что должно было выйти. И оно начало гнить. Гнить внутри твоей дочери, – княгиня намеренно употребляла слово «дочь» вкупе с притяжательными местоимениями. Это лучше имени подготовляло отца к тому, что она ему скажет. – Твою дочь необходимо неотложно госпитализировать.
– Нет! – закричала Ольга. У полицмейстера мелькнуло в сознании: как близка хрупкая шея этой полоумной женщины…
– Никто. Ничего. Не узнает, – Вера Игнатьевна с профессиональной нарочитостью гастролирующего гипнотизёра выговорила Андрею Прокофьевичу, аккуратно разжимая его пальцы, крепко обхватившие тоненькую шею Ольги. – Пойди, телефонируй в клинику. Позови к телефону Ивана Ильича и никого другого. Назови ему адрес и скажи: конфиденциально от Веры Игнатьевны.
Иван Ильич чуть не трескался от важности, что невероятно забавляло Георгия, сидевшего с ним рядом на козлах.
– Вера Игнатьевна, вишь, сказала, что я ихний ко-фи-дент!
– Конфидент, калач ты непропечённый!
– А это чего? – склонившись, тихо спросил Иван Ильич. Как они есть теперь с Георгием лепшие кореша, так с ним не стыдно. Вера Игнатьевна, опять же, плохого бы не сказала.
– Это значит, что ты умеешь хранить… – Георгий запнулся. Лучшего случая подшутить над Иваном Ильичем не выпадет. – Это что-то вроде интенданта. Такое, значит, начальственное лицо на важной казённой должности. По-ихнему, по-докторски, так на латыни называется.
– О! А то всё лает меня барчук наш то начконом, то начальником живой тяги. А вот она будет моя казённая должность: кофидент.
– Конфидент! – поправил Георгий.
– А я что говорю? Тпру, родимая, прибыли!
Госпитальная карета заехала на больничный двор. К самому входу в женское отделение, где прежде была конюшня. Иван Ильич спрыгнул с козел и протянул Георгию руку.
– Очумел ты, Вань! Я по тебе по вредному уже тоскую! Я что барышня руку мне подавать?!
Из кареты вышли Вера Игнатьевна и Андрей Прокофьевич. Он был раздражён тем, что в действо вовлечены ещё люди.
– Андрей, этим двоим я доверяю безмерно. Да-да, этим двоим простым мужикам я доверю свою жизнь. Это не Ольгины подружки. Мне надоело тебя в чём-то убеждать, будто ты мне большое одолжение делаешь. Позволь, я напомню тебе, что дело обстоит несколько иначе! Это не говоря уже о том, что самое важное сейчас – спасти Анастасию! Твою дочь! Я прощаю тебе твои гнусные соображения, поскольку считаю, что так твой разум ограждается от безумия. Иначе я сочла бы, что вы с Ольгой – те самые два сапога, что пара.
Тем временем Иван Ильич и Георгий аккуратно вынесли носилки с дочерью полицмейстера и последовали за Верой Игнатьевной.
– Я неистово тебе благодарен! – горячо прошептал полицмейстер, шагая рядом с Верой.
– Ни о чём не волнуйся, дорогой мой, – сменила княгиня гнев на милость. – Тебе ли не знать, что бумага всё стерпит и что не всё обязательно записывать!
– С Настей всё будет хорошо?
– Со здоровьем? Да. А вот… Андрей! Мы оба знаем, что за девочка нынче в приюте. Сопоставить монограмму АА с нынешним состоянием Анастасии – великого ума не надо. Твоя внучка в приюте. Ты по щелчку удочеряешь найдёныша и…
– Греховный плод бог знает от кого! Байстрючка!
– Ты совсем умом тронулся.
– Ольга сказала Насте, что ребёнок умер. Я…
Анастасию занесли в малую операционную. Вера, разумеется, всех выставила. Полицмейстеру велела обождать её на заднем дворе женского корпуса. Процедура недолгая. Восстановление дольше.
Вскоре она дымила вместе с ним в сереющие небеса. За бывшей конюшней было абсолютное уединение. Если не знать, что ты сейчас в столице Российской империи, легко можно было бы представить себя в самом захолустном, безлюдном уголке без названия, где только два старых друга курят, усевшись на перевёрнутый ящик. Чёрт, почему же Вере Игнатьевне здесь лучше, чем в ванне с ароматической солью?!
– Андрей Прокофьевич, когда у меня был выкидыш, первые лет пять я радовалась. Куда бы и как я с ребёнком? Следующие годы и думать забыла. А последнее время… Иногда проснусь среди ночи и воображаю, какие бы книги мы читали, в какие музеи ходили, о чём бы говорили. Умел бы уже осколки из раны извлекать. Взрослый бы почти был. Или была бы. Я даже никогда не думаю специально: мальчик или девочка. Просто: мой ребёнок. У меня беспризорник в приятелях, пристроила его, так что сейчас уже скорее поднадзорник, – усмехнулась она. – Такой славный. Ровесники были бы.
Андрею Прокофьевичу показалось или она на самом деле плачет? Или просто на щеках у Веры выступила роса, будто она трава в поле перед рассветом? Он достал платок, молча протянул. Она приняла, промокнула глаза.
– В этих мыслях, мечтах, воображении… в них никогда не было Покровского, – Вера усмехнулась, выдувая горький дым. – Ты же знаешь мои тайны, так что не бойся доверять мне свои. Мы сто лет знаем друг друга, у нас хватает недостатков на двоих и с избытком, но мы всегда были надёжными товарищами, – она вернула ему платок. – Но, к несчастью, у меня случился выкидыш. Такова воля божья. По этой же самой божьей воле твоя дочь произвела на свет прекрасное здоровое дитя. Неважно, что у него нет отца, – ты будешь отцом. Плевать, что там солгала Ольга, – ты же знаешь, что девочка жива.
Лицо Андрея Прокофьевича окаменело. Видно было, что он максимально старается дистанцироваться от малейшей слабости.
– Воля божья! – зло сказал он. – Это говоришь мне ты, вольтерьянка, атеистка?! Малолетняя дура ноги раздвинула. Если всё это – воля божья, то и дальше пусть его воля действует!
Вера резко поднялась, выбросила окурок. Проговорила максимально чётко, если не сказать – продекламировала, глядя другу прямо в глаза:
– Это не так сложно понять, где кончается воля божья и начинается твоя. Не будь твоей воли – Анастасия умирала бы сейчас в своей спальне по воле божьей!
Она пошла в клинику, ни разу не обернувшись.
Андрей Прокофьевич не смог
