Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис

«Тебе просто хочется с ним поцеловаться», — сказала себе Оливия.

Так оно и было. Почему-то, когда Торн ее целовал, любые сомнения относительно правильности решения выйти замуж за герцога куда-то исчезали. А сейчас ей так не хватало убежденности! Все потому, что его настойчивое стремление видеть в их отношениях только физическую сторону, все больше ее расстраивало.

Оливия осмотрелась, никого в коридоре не увидела и стремглав бросилась вниз. Дверь в его кабинет была приоткрыта. Оливия постучала, но очень тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. Торн не ответил, но она все равно вошла. Просто чтобы проверить, там ли он.

И она его увидела — крепко спящим в кресле. Она смотрела на красивого мужчину с крепким телом и взъерошенными волосами и млела от мысли, что этот красавец вскоре будет принадлежать ей одной. Не сразу она обратила внимание на рассыпанные по столу листы бумаги. Движимая любопытством, Оливия взяла со стола мелко исписанный лист и принялась читать. Написанное походило на отрывок из пьесы. Одного из персонажей звали Феликс. Как странно. Оливия взяла второй лист. Определенно, то была одна из пьес Джанкера, но отчего-то эта пьеса была ей незнакома. А ведь она видела их все. Может, Джанкер дал своему приятелю Торну почитать рукопись, чтобы тот оценил написанное? Иногда писатели так поступают. Но, странное дело, Оливия не увидела ни одной пометки, сделанной другим почерком. Не может быть, чтобы Торн отказал себе в удовольствии указать приятелю на его ошибки.

Может, Джанкер сделал другу подарок и преподнес ему рукопись еще не опубликованной пьесы? Но едва ли чтение новой пьесы приятеля можно отнести к «срочным делам, которые он должен закончить до отъезда».

В голову Оливии закралась мысль, которую она старательно гнала прочь. Но факты оставались фактами: Торн вырос в Германии, как и Феликс. И манера выражаться мистера Джанкера разительно отличалась от той, какой были написаны диалоги в «его» пьесах.

Что, если пьесы Джанкера на самом деле писал Торн? Тогда понятна и его «ревность», и демонстративная грубость по отношению к «прославленному автору». Торн злился из-за того, что заслуженная слава обошла его стороной.

Но почему он не раскрыл свой секрет ей, будущей спутнице жизни? Оливия не понимала.

Торн уснул, сжимая в руке перо. Последнее предложение так и осталось недописанным. Лишнее доказательство того, что он, а не Конрад Джанкер, автор популярных пьес.

Он придумал чудесных персонажей, что так ее восхищали. Феликса он явно списал с себя самого. Леди Держи-Хватай… С кого он ее лепил? А смешная Замани-Обмани с ее потешными попытками заполучить мужа — кто она в реальном мире?

Оливия зажала рот рукой, чтобы заглушить вырвавшийся крик ужаса, но Торна она все-таки разбудила.

Это над ней и над ее маман потешался весь Лондон. Вот почему он не сказал ей, что сам написал все эти пьесы.

— Оливия? — спросил Торн, протирая глаза. И, увидев, куда она смотрит, сказал тихо: — Оливия… Это не то, что ты подумала.

— Ты хочешь сказать, что не ты пишешь пьесы, под которыми Джанкер ставит свое имя?

— Ну да, — заморгав, с запинкой сказал Торн. — Но я никогда не…

Вот кого он в ней видит. Пронырливую интриганку, всеми правдами и неправдами пытающуюся расположить к себе наивных джентльменов.

Не говоря более ни слова, Оливия бросилась к двери.

— Постой! Не уходи!

Торн вскочил, обежал вокруг стола и перегородил ей путь к выходу.

— Замани-Обмани — можете отныне так меня и называть. Вы ведь так обо мне думаете?

— Клянусь, я так о вас не думаю, — горячо заговорил он, сжав ее руку, но, обжегшись о ее взгляд, добавил: — больше не думаю. Вначале, возможно, я думал о вас плохо, но лишь потому, что был зол и… Я хотел чувствовать…

— Хотели чувствовать себя всемогущим повелителем. Чтобы все вокруг склонялись перед вашим величием. Вам не нравилось, что над вашими манерами и странными фигурами речи посмеиваются у вас за спиной и видят в вас не герцога, а провинциального мальчишку.

— Да! Все так. Вы же меня понимаете?

— Я понимаю, что вы решили сорвать свою злость на двух женщинах, которых обвинили во всех своих бедах, и этими женщинами стали моя маман и я. Чего я не понимаю, так это чем мы заслужили такой позор?

Торн молча краснел.

— Я отчасти могу понять вашу обиду на мою мачеху: она шантажом вынудила вас сделать мне предложение. Но какое зло причинила вам я? Я лишь не стала принимать предложение, которое вы не хотели делать! — глотая слезы, говорила Оливия. — Что в этом такого ужасного?

— Это… Трудно объяснить.

— Совсем не трудно, — сглотнув комок, ответила она. — Вы сами признались, что не были готовы к браку. И я тоже не была к нему готова. Время было неподходящее для нас обоих. И все же вы превратили мой отказ в повод для мести. Вы превратили меня в посмешище, в карикатурный персонаж без всяких на то оснований!

— Оливия, — пробормотал он, предприняв попытку ее обнять.

— О нет, ваша светлость! — стряхнув его руки со своих плеч, сказала Оливия. — Не надейтесь умилостивить меня поцелуями. Такое не прощают!

— Я понимаю. Я собирался рассказать вам, но…

— Вам представлялось множество случаев мне об этом рассказать, но вы предпочли промолчать. Полагаю, говоря о тайных увлечениях, вы имели в виду именно это, — сказала Оливия, кивнув на заваленный бумагой стол. — Не стоит удивляться, почему вы не пожелали раскрыть свой «маленький секрет».

— Я держал это втайне не только от вас. Я никому никогда об этом не рассказывал. Герцогам не положено заниматься писательством, и вам это известно!

— Пусть так. Но мне казалось, что мы с вами достаточно сблизились, чтобы… Забудьте, — добавила она, махнув головой. — Очевидно я заблуждалась. Либо, — Оливии стало трудно дышать, словно грудь ее придавило камнем, — либо вы просто не хотели, чтобы я раскрыла вашу игру.

— Какую еще игру?

— Как вы, должно быть, смеялись надо мной про себя, когда я признавалась в любви к вашим пьесам! Должно быть, вы просто корчились от смеха, потешаясь моей неспособностью разглядеть в леди Замани-Обмани себя. Особенно когда я сообщила, что этот персонаж и тот, чьим прототипом явилась моя мачеха, одни из самых моих любимых. А я даже не заметила, что надо мной насмехаются!

— Клянусь, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Вы и представить