Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис

— Мы уезжаем, ваша светлость. Благодарю за гостеприимство, — сказала подошедшая попрощаться леди Норли и, улыбнувшись Гвин, добавила: — Спасибо вам обоим. Оливия уже в экипаже, и она попросила меня попрощаться за нее.

— Понимаю, — с трудом выдавил Торн.

— Я не знаю, что между вами произошло, но я с ней поговорю, — обнадежила Торна, похлопав его по руке, баронесса.

— Я был бы вам признателен, — заставил себя ответить Торн, хотя и понимал, что, как только леди Норли узнает, в чем, собственно, дело, сразу перейдет на сторону дочери.

Леди Норли направилась к выходу и уже у двери оглянулась и сказала:

— Я пришлю вам ваших слуг, как только мы доберемся до дома.

— Так вы едете в Суррей? Не в Лондон? — спросил Торн, поймав себя на мысли, что не знает, где именно расположено имение барона. Не знает не потому, что эту информацию от него скрывали, а потому, что не счел нужным поинтересоваться. И ему стало стыдно за себя.

— Да, домой. Но здесь недалеко, завтра к вечеру слуги будут у вас.

Торн облегченно вздохнул, подумав, что слуги будут знать дорогу.

Леди Норли вышла, а Торн, как завороженный, смотрел в окно, пытаясь через окно кареты разглядеть Оливию. Тщетно.

— Ты, похоже, сильно ее разозлил, — философски заметила Гвин у него за спиной.

— Иди спать, сестричка, — не оглядываясь, бросил Торн.

— Не пойду, пока ты мне все не расскажешь. На этот раз я на твою провокацию не поддамся. Мы и так слишком долго делали вид, что чужие друг другу. Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.

— Тогда мне не надо объяснять, что случилось в общих чертах, верно? Или тебе нужны пикантные подробности?

— Я могу лишь предположить, что ее желание заниматься химией после замужества не встретило у тебя понимания, хотя лично я не вижу причин лишать Оливию любимого дела. Конечно, химия — занятие опасное, но не более опасное, чем верховая езда или что-то в этом роде. Верно?

Торн молчал, и по его лицу невозможно было определить, о чем он думает. Он долго тренировался, пока не достиг совершенства в искусстве скрывать свои мысли.

— Понятно, не угадала, — сказала Гвин. — Тогда дело в пьесах.

— Каких пьесах? — воскликнул Торн, забыв о необходимости соблюдения конспирации.

— Тех, что пишешь ты, а Джанкеру велишь выдавать за свои.

— Ты угадала, — опустив глаза, признался Торн.

— При чем тут догадка? — возмутилась Гвин. — Я давно об этом знаю.

— Давно? Откуда?

Гвин принялась загибать пальцы.

— Во-первых, я видела одну из этих пьес, нашпигованных эпизодами из нашего общего детства в Берлине.

— Джанкер — мой друг. А друзьям много чего рассказывают.

— Если бы Джанкер включал в свои пьесы то, чем ты с ним по-дружески делился, то к пьесе номер шесть он бы точно перестал быть твоим другом. Я тебя знаю. Пока ты думаешь, что те, кто смотрит твои пьесы, да и сам Джанкер, считают все написанное выдумкой, а если не выдумкой, то никак к тебе не относящимся, ты спокоен. Отсюда вывод — пьесы писал не Джанкер, а ты.

Видит бог, его сестра была умнее, чем Торну того хотелось бы.

— Ты победила.

— Мы не могли бы разговаривать сидя? Мне приходится носить куда больший вес, чем тебе.

— Да, да, — виновато сказал Торн и под руку повел сестру в гостиную.

— Во-вторых, — продолжила Гвин, когда они оба устроились поудобнее, — чтобы убедиться в правильности моего предположения, я прочла все твои пьесы. Найти их не составило труда. Ты хранишь их в нижнем выдвижном ящике стола.

— Запертом на ключ ящике!

— А ключ хранишь в верхнем, — как ни в чем не бывало продолжила Гвин. — Может, ты и сам этого не сознаешь, — пожав плечами, добавила она, — но ты словно напрашивался на то, чтобы твой секрет раскрыли.

— Я никак не ожидал, что моя сестра станет рыться в моих вещах без спросу, — недовольно пробурчал Торн.

— Ты ранил мои чувства, — в шутовском жесте прижав руку к сердцу, насмешливо сообщила Гвин. — Я думала, что тебе будет приятно узнать, что, посмотрев пьесу, я была настолько впечатлена, что захотела прочесть что-то еще тобой написанное, а начав читать, не могла остановиться. У тебя и вправду талант.

— Сомнительный комплимент, — пробурчал Торн.

— В-третьих, — продолжила Гвин, — твоя странная манера общения с «другом» Джанкером. В-четвертых, история твоих отношений с Оливией…

— Что ты знаешь об истории моих отношений с Оливией? — с трудом ворочая языком — во рту у Торна пересохло, — спросил он сестру.

— Все, — радостно заявила она. — Грей со мной поделился, когда я спросила его, почему вы с Оливией так странно ведете себя на моем балу.

— Не думал, что наш единоутробный братец — заправский сплетник, — процедил Торн.

Гвин приподняла бровь.

— По старой дружбе я готова сделать вид, что этого не слышала.

— Ну ладно, я погорячился, — поспешил уступить ей Торн. Не хватало еще и с Гвин поссориться.

— Только не говори, что Грей также догадался, что…

— Что мисс Норли и ее мать — леди Замани-Обмани и Держи-Хватай? Смею думать, что об этом никто не догадывается.

— Кроме тебя.

— Кроме меня. Но мы — близнецы, если ты не забыл. Хотя для меня остается загадкой то, как она сама об этом не догадалась.

— Во-первых, в реальной жизни ни хитрость, ни коварство ей никогда не были свойственны. И…

— Она поняла, прототипом кого явилась, лишь когда узнала, что ты — автор пьес.

— Как ты это делаешь? Ты что, обладаешь каким-то тайным знанием? — печально покачав головой, сказал Торн.

— Никакого волшебства. Чистой воды дедукция. В тот вечер, когда мы ужинали с Джанкером, она явно ни о чем не догадывалась. Я бы вела себя, как она, просто для того, чтобы тебя помучить, если бы знала правду. Но она — не я. Она не умеет хитрить и лгать, и ты понял это, лишь когда у Грея в имении побыл рядом с ней какое-то время и узнал ее лучше.

— Да, — кивнул Торн. — Я бы никогда не сделал ей предложение, если бы не видел, какой она человек. Как только я ее узнал, то сразу проникся к ней самыми лучшими чувствами. Мы смотрим на мир одинаково. Мы оба неуютно чувствуем себя в обществе, — сказал Торн, а про себя добавил: «Только способы выбрали разные для решения проблемы». И она, в отличие от него, выбрала путь куда более полезный для общества, чем он, что бы он там ни говорил о необходимости развлекать падших женщин и утешать несчастных