Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– И в бригаде дежурит на звонках санитар, а на выездах в лучшем случае фельдшер. Действительно! – подскочила Вера, воодушевляясь.

Опомнившись, что она – руководитель клиники, снова села. Села ещё и потому, что как только она подскочила, и Покровский с Белозерским немедленно поднялись. Это были джентльмены старой школы. Чем бы они ни занимались, как вместе, так и по отдельности, элементарная галантность была привита им с детства. Усевшись, Вера подумала, что это джентльменство старой школы тоже, увы, ничего не стоит. Потому что ни один из них не поднимется, если в кабинет войдёт Матрёна Ивановна, Ася или Марина. Просто встала княгиня – вот и вся их хвалёная старая школа. Или вернее сказать, устаревшая?

– Сама видишь, что это за помощь! – Покровский безотчётно перешёл на «ты». Хотя в его случае нельзя утверждать наверняка, безотчётно ли… Белозерский на мгновение сощурил глаз.

– С чего бы вы, Илья Владимирович, так озаботились общим благом?! – метнула Вера.

– Ах, Вера Игнатьевна, оставьте свою непревзойдённую иронию! Полагаю, она всем присутствующим отменно известна, – он обезоруживающе улыбнулся.

Как у него получалось? Слова злые, но выражение лица им противоречит. И вот уже всё выглядит так мило! Вера рассердилась на себя за несдержанность. Илья Владимирович продолжил как ни в чём не бывало:

– Общее благо в стороне не останется. Мы будем на него щедро тратить силы и жертвовать средства. Но зарабатывать мы будем на вызовах от лиц, простите, неофициальных. Отказывать по первости не будем никому.

– Разумнее ввести такой модус на постоянной основе, – вклинился Николай Александрович.

– Возможно, – согласился Покровский. – Со временем проградуируем. Разумеется, что-то серьёзное по вызову от неимущих – безвозмездно. Стихии разбушевались с последствиями – бесплатно для всех, но с благодарностью за пожертвования – от богатеев. А, положим, насморки, нервы и прочая ваша ерундистика для дамочек и малокровных наследников – за хорошие денежки, дорогие страховочки.

– Что вы думаете, Николай Александрович? – Вера Игнатьевна обратилась к Белозерскому, подчёркнуто обозначив, что она считает его мнение особо весомым.

– Рассчитано всё умно и грамотно, Вера Игнатьевна. Илья Владимирович – большой специалист по финансовой части, да и я не профан. Мы оставим вам все документы. Вы поглядите, поразмышляйте. Какие-то исключительно ваши профессиональные овраги могли ускользнуть при составлении нашей бумаги. В любом случае такие решения с кондачка не принимаются.

– Всяческие высочайшие дозволения и разрешительные акты я вмиг обеспечу, – заверил Покровский.

Вера Игнатьевна встала. На сей раз со всей степенностью, положенной профессору. Поднялись и оба господина.

– Возможно, вы хотите со мной обсудить какие-то детали сразу? – уточнил Покровский.

– Вероятно, вы желаете моей консультации? – предположил Белозерский.

– Простите, господа! Я занята. Клиника требует своё. Я всё непременно обдумаю и обещаю вам вскорости дать ответ. Вы как никто в курсе, Илья Владимирович, что я никогда не затягивала с решениями, никого не водила за нос ложными обещаниями. Вам же, Николай Александрович, я бы с удовольствием составила компанию отужинать сегодня. Если у вас, разумеется, нет других планов.

Лишь на мгновение в глазах Белозерского вспыхнул победный огонёк и тут же поблёк, придавленный забралом официоза. Заметил ли Покровский? Какая разница. Она, увы, всё ещё в его власти. Иначе к чему бы этот мстительный пассаж про затянутые решения и ложные обещания. Баба и есть баба, хоть сто раз профессор.

Клиника поглотила княгиню на целый день. Рутина, операции плановые, ситуации внеплановые… Клиника – это большая дорога. Кто на ней только не появляется, чего на ней только не происходит. Люди приходят и проходят – кто раньше, кто позже. А большая дорога остаётся.

Только к вечеру вышла Вера Игнатьевна на задний двор перевести дух. Иван Ильич беседовал с необъятной бабой, видимо, разъясняя ей, как пройти в клинику не с задворок, а, как и положено пациентке, с фасада. Развернув бабу в верном направлении, подошёл к Вере Игнатьевне. Она угостила его папиросой.

– Вот, Вера Игнатьевна, вдовая купчиха. Жалится, что колена страшно ломит, что дышать нет моченьки. Я ей и говорю: ты б жрала, матушка, через раз, тебе бы и полегчало!

– Тебе, Иван Ильич, надо бы к Боткину Евгению Сергеевичу. Он как раз физиотерапию на Русь необъятную двигать собрался.

– Не знаю, как там с физиями, тут и задний фасад – ну, вы видали! Вас таких, – он глянул на Веру Игнатьевну, вроде как примерил, – с дюжину надо. Говорю ей: едальничек бы, ваше самоварное степенство, прикрыли бы трохи, и колена бы разгрузили. Лошадь, когда ожиревшая, тоже вот так дышит, будто сап у ней. И чрезмерная грузь на копыто опять же! Так она мне, Вера Игнатьевна, и пыхтит, что вдовье горе она заедает, что мужика давно не было. И так на меня смотрит, что блин в масле, тьфу! – он сплюнул под ноги. – Я ей и говорю: горе, матушка, это когда жрать нечего! Куда уж заедать! А тебя такую, говорю, я не окучу. Так что пойди полечись. Нехай тебя скубенты за мясы пощупают, мабуть, тебе и полегшает!

Вера Игнатьевна рассмеялась:

– Какой ты привереда, Иван Ильич! Матрёну упустил. Теперь вот от такого роскошного товара отказался! А он тебе сам в руки плыл, не задорого. Ещё бы и приплатили.

– Это да, так да! Бобылём мне век коротать. Тем паче, Вера Игнатьевна, я кутёнком раздобылся сегодня. Оставлю на конюшне. У него мамка померла. Вам вашенький ничего не пробалаболил?

Вера покачала головой.

– Надо же! Никак взрослеет наш барчук! Дело как было, Вера Игнатьевна. Сучку я одну старую подкармливал. Пропала как-то. Ну, думаю, с бесприютной-то животиной всякое бывает. Была и нет. Грусти не грусти – что изменишь? Принимай как есть. Нуждаются – накорми, страдают – помоги, печалятся – приласкай. А дальше все души живые, под Богом ходят. Уж и думать забыл. Является сегодня, ну, сучка-то эта. По первой-то смешно вышло. Она, значит, до старой конюшни заявилась. Ей, вот скажи, откель было знать, что её в бабское крыло перестроили. Пришла-то на сносях. Устроилась у дверей и страдает. А я-то в новой конюшне бытую. И знать не знаю. Хорошо, Александр Николаич перекурить вышел.

Вера Игнатьевна внимательно слушала. Хорошо и спокойно ей было с Иваном Ильичом. Его говор – будто молитва самодельная крестьянская, солдатская молитва-заговор, православие, произросшее на крепком языческом фундаменте. Мольба, клятва, защита. «Лихо злое, держись стороною…»

– Оно и получается, аккурат по адресу до бабьего доктора пришла. Он её пощупал-пощупал,