Анчутка - Алексей Малых

Мирослав несмело дальше принялся творить с девицей сие неотвратимое бесчинство. Свитку стащить полдела, теперь исподнюю сорочицу нужно заменить на сухую рубаху. А сорочица прилипла к телу, подчёркивая все девичьи изгибы, что Мирослав прильнул взглядом, не имея сил оторваться. Нет, вовсе не женские прелести, которые вздымались от дыхания, его так привлекли, хотя жадные мужские очи завсегда теми прелестями любуются — рубец. Огромный рубец, берущий своё начало от самой ключицы.

Осторожно снимая с Сороки сырую одёжу, Мирослав вовсе даже и не смотрел на её обнажённое тело, не желая даже хоть так невзначай покуситься на девичью честь — ей бы точно не пришлось бы по нраву такое обращение. И если уж потом она задаст вопрос о этой ночи, то Мирославу не нужно будет краснеть, обманывая её. Он действительно мало что видел: то зажмурится, то отвернётся. Но руки… руки блуждающие по её телу чувствовали всё.

Наконец переодев Сороку, Мирослав вышвырнул скомканные вещи наружу и, переоблачившись сам, принялся и дальше накладывать на разгорячённый лоб девицы мокрую пасконницу. Дыхание Сороки стало более ровным, сама утишилась, но губы изредка что-то беззвучно шептали.

Словно находясь в помутнение, Мирослав, охваченный совершенно другим жаром, клонился к Сороке, сам будто в бреду, не имея сил бороться с охватившими его чувствами, на долю времени потеряв управу над своим к девице влечением, почти приник к ним, к таким манким, словно ворожейным.

28. Беседа на мечах

Мирослав, едва сдерживая порывы, присущие молодецкому возрасту, приник ухом к манким устам Сороки, выслушивая выдыхаемые ими слова, желая уловить о чём те просят. А та, разгорячённым дыханием, лишь щекотала по его шее, шелестела по коже словно бабочка своими крыльями, заставляя Мирослава покрыться мурашками, ещё крепче волнуя его мужское сознание.

— Пить, — наконец он распознал этот выдох.

Мирослав медленно отпрянул, чтоб не потревожить девицу, и кляня Федьку, что тот не удосужился побеспокоиться о своём владыке, оставив кувшин из под воды пустым —"верно у того дел больше нет, словно он отрок на побегушках!" — как ни раз тот замечал — выглянул наружу и шёпотом прокричал в темноту:

— Федька, — Мир вовсе не боялся быть услышанным, а более беспокоился о насельнице своей палатки, которая лишь недавно стихла. — Где тебя носит?! Принеси воды, — обратился к сгущающейся тени, но в отблесках костров вскоре узнал брата.

Извор не мог не заметить небрежного вида Мирослава: не подпоясанная рубаха, распахнутый ворот, растрёпанные, свободные от плетения, волосы.

— Я не вовремя? — внутри Извора надломилось, а плошка, что он держал в руках, дрогнула, от чего, схватившись через край, немного выплеснулось содержимое и, развевая свой острый аромат, омочило пальцы, с силой сжавшие деревянные бока.

Отступая назад, его взгляд упал на скомканные вещи, которые были сегодня на Сороке. Больно. Было больно вновь осознавать потерю, лишь едва успев обрящить, хотя она давно уже была подле него, и будь он более внимательным, не упустил бы своей удачи.

— Нет, это не то что ты подумал, — Мирослав с чего-то вдруг начал оправдываться, но не себя защищая, а честь девицы. — Её одежда была мокрой, поэтому пришлось её сменить…

— А что я должен думать?.. Это не моё дело, чем вы там с ней занимаетесь… — Извор попытался скрыть за личиной безразличия свою досаду, но Мирослав её уловил, приняв за обиду.

— Прости, что не дождался тебя на берегу, ты так неожиданно пропал, а Сороку после купания начало знобить, — поспешил принести запоздалые извинения.

— Я пришёл не за этим. Просто… — замялся, — я узнал, что у Сороки жар… Как она? — понудился войти.

— Ей уже немного лучше, — Мирослав сдержал сей порыв, рукой уперевшись в грудь своего брата.

Повисшая пауза была прервана Мирославом, кивком указывающему на плошку.

— Что это? Вода? Сорока как раз хотела пить.

— Нет. Это от жара — должно помочь.. — Извор протянул плошку с уксусом. — Единственный лечец, что прибыл сюда из Курска, сейчас возле твоего отца, а ей, — взглядом устремился в глубь палатки, туда же куда кинул свой взор Мирослав, — нужна помощь. Я просто вспомнил, как она меня выхаживала — не люблю оставаться в должниках, — это звучало более убедительно, чем простое беспокойство о ней.

Мир, гукнув, принял предлагаемое и, скрылся внутри. Постояв перед смеженными полами и набравшись наглости, Извор откинул одну из них, всем естеством стремясь к своей невесте, увидеть её воочию, убедиться, что та в безопасности, наконец получше рассмотреть её лицо.

— Она спит… — перед носом Извора обрисовался кувшин, а затем и лицо Мирослава перекрыло весь обзор. — Принеси воды лучше.

— Мир, тебе тоже следует передохнуть — я подсоблю, — Извор искал пути, чтобы приблизиться к ней, услышать её дыхание и удостовериться в её явственном присутствии здесь, что это ему не чудится. — Да и к отцу тебе не мешало бы зайти, а я бы её посторожил.

— Я у него уже был. Он чувствует себя весьма сносно.

Тишина между ними напрягала. Никто не хотел уступать, но и обидеть другого тоже не было желания. Теперь Извор решился первым нарушить паузу, переведя разговор в другое русло:

— Ты видел мертвяка? Это Храбр?

— А с чего сам не посмотрел?

— Я только приехал, не было времени…

* * *

Ранее, тот же день.

— Убью паскуду, — эти слова повторял Извор про себя пока гнался за лучником, но громче выкрикнул, наивно думая, что тот его послушает. — Стой, стерва!

Редкий ельник уже заканчивался, и Извор осознавал, что может упустить возможность догнать этого стрельца — дальше идёт дубовая роща, вся сплошь заросшая мелкими кустарниками, в добавок изрытая мелкими буераками и оврагами.

Оставив свою давно потерянную невесту с Мирославом на берегу, Извор пустился по направлению, откуда по его расчётам была пущена стрела. Поспешно удаляющаяся фигура не могла остаться незамеченной. Облегчая свой бег Извор на ходу стащил через голову свитку, наборный пояс скинул ещё на берегу — так было немного легче, но всё одно сил не хватало. Черен меча словно сросся с его рукой, и Извор желал одного— насадить эту паскуду на клинок.

Потеряв того на долю времени из виду, Извор остановился, прислушиваясь к лесу — его молчание крайне давило, вводя в отчаяние. Полянин теперь навряд ли сможет допытать этого стрельца, чтоб узнать с какой целью тот стрелял в Сороку… нет— в Любаву. В его Любаву!

"Это моя Любава!" — восторгом и досадой вопияло сердце. Извор торжествовал и унывал одновременно. Оставив на потом все свои спутанные чувства, Извора одолевало лишь одно желание