Разрушение кокона - Тан Ци
Дун Хуа подумал, что и спустя двести шестьдесят тысячелетий он обладал безупречным вкусом, вот только эта разница в возрасте…
Однако девушка даже не заметила, что владыка ее разглядывает. Ее направленный на него взгляд был чист и спокоен, будто за свою жизнь она бессчетное количество раз вот так стояла у постели Дун Хуа в его спальной одежде и для нее это давно превратилось в обыденность.
Небрежно прикрыв рукой вишневый ротик, девушка зевнула и промолвила:
– Ты еще не спишь? Ждал меня?
Владыка задумался, как ей ответить и как бы повежливее попросить ее на выход, но не успел принять решение, как она, скинув туфли, уже забралась на постель и, скользнув в его объятия, пробормотала:
– Как же хочется спать…
Три щелчка пальцами, и ее дыхание выровнялось. Девушка уснула.
Верховный владыка на мгновение потерял дар речи. Он не знал, что делать, – а такое редко с ним случалось. И все же он не прогнал ее.
Пространство внутри полога постепенно наполнилось свежим и сладким дыханием молодой девушки.
Спустя время горения палочки для благовоний владыка обнаружил одну проблему.
Днем, когда его гостья была маленькой лисичкой, Дун Хуа ничего не почувствовал, но теперь, когда она пребывала в человеческом облике да еще так тесно к нему прижалась, он ясно ощущал ее дыхание. И что удивительно – помимо цветочного аромата юной девы, от ее кожи, волос и самой крови исходил его собственный дух. Тонкий аромат сандала мог укорениться в самой ее сути лишь по одной причине – она выпила его единственную в своем роде ало-золотую кровь. И, похоже, выпила ее немало.
Незнакомка слегка сжала его одежду тонкими, словно луковые стрелки, пальчиками. Владыка не мог не заметить кольцо на ее указательном пальце. На алой стеклянной поверхности украшения мастер вырезал перья феникса, точь-в-точь повторяющие родимое пятнышко на лбу девушки. В глубине кольца, словно утренняя заря, мягко светились вкрапления золота. Дун Хуа сразу узнал защитный артефакт, наполненный его силой. Более того, артефакт необычный: только вещица, созданная из его плоти и крови, могла вместить так много его сил и нести на себе столь явный отпечаток его духа.
Дун Хуа не знал, какие чувства спустя двести шестьдесят тысячелетий он испытывал к этой прекрасной девушке, раз берег и защищал ее так, чтобы каждый сразу видел: она – часть его. Владыка наконец понял, почему она беспрепятственно вошла в Лазурное море. Она вся была пропитана его ци, а значит, все его принадлежало и ей. Любые его барьеры, даже самый сложный барьер Звездного света, вряд ли смогли бы ее остановить.
Однако, разобравшись, владыка, кроме первоначального удивления, не испытал особого потрясения, лишь легкое недоумение и растерянность.
– М-м, жарко.
Прижавшаяся к нему девушка вдруг перевернулась, слегка отстранилась и в полусне потянула ворот. Его одежды для сна и так были ей велики, а теперь и вовсе едва прикрывали грудь, обнажая ключицы и участок белоснежной кожи. Владыка бросил взгляд и отвел глаза.
Девушка то вытягивалась в струнку, то раскидывалась звездой, а под конец снова закатилась к владыке в объятия. Одежды на ней совершенно растрепались, и Дун Хуа, закрыв глаза, запахнул ее ворот. Но едва он привел ее одежду в порядок, как девушка бесцеремонно закинула правую ногу ему на поясницу. Вот так взяла, беспечно высунула ногу из-под белоснежной ткани и закинула. Что он там думал о ее походке? Изящная и завораживающая? Если бы он не видел своими глазами, никогда бы не подумал, что эта «изящная» дева вытворяет во сне. Сегодня определенно была ночь открытий.
Хотя владыка не увлекался женской красотой, каких-либо предрассудков насчет разделения полов он не имел. Он схватил девицу за ногу, собираясь сбросить, но неожиданно замер, пораженный шелковой гладкостью кожи, и только спустя два удара сердца одернул руку. Возможно, почувствовав его прикосновение, девушка дернулась и сама убрала ногу, но не прошло и мгновения, как тонкие руки обвили его снова.
Владыка помолчал, затем разбудил ее, слегка подтолкнув:
– Спи спокойно, не вертись.
Потревоженная девушка сонно моргнула и пробормотала:
– Но мне неудобно.
– Что неудобно?
– Кровать жесткая.
Ей было неудобно спать, и она привередничала – это был прекрасный повод отослать ее в боковые покои, но в тот момент владыка совершенно забыл о такой возможности, словно исполнение всех ее желаний было единственно верным решением. Владыка взмахнул рукой, и на кровати появилось несколько облачных одеял.
Дун Хуа велел своей гостье сесть и подложил все одеяла под нее. Девушка легла проверить, а затем моргнула:
– Кажется, теперь слишком мягко.
Владыка кивнул, попросил подняться, убрал два одеяла и снова предложил прилечь:
– Теперь как?
Девушка пару раз перекатилась по одеялам:
– Вроде сойдет, но нужно еще проверить.
С этими словами она снова перекатилась, оказавшись в его объятиях.
Он замер:
– Разве тебе не жарко?
Она уткнулась лицом в его шею:
– Нет.
– Тогда тебе холодно?
Девушка зевнула и пробормотала:
– А разве нельзя обнимать тебя просто так? – Затем подняла на него подозрительный взгляд: – Ты что, разлюбил меня?
Владыка, что случалось с ним крайне редко, не нашелся с ответом.
И тут она ни с того ни с сего вдруг расплакалась.
Никогда не имевший дела с подобным Дун Хуа окаменел:
– Ты… не плачь.
Девушка посмотрела на него сквозь слезы, затем внезапно фыркнула и рассмеялась.
Приподнявшись, она самодовольно вскинула подбородок:
– Ну что, владыка, мой притворный плач достиг совершенства? Я смогла тебя обмануть? Я долго тренировалась!
Дун Хуа тоже сел. Она обманула его, но он не чувствовал раздражения – напротив, ее оживленное личико казалось ему прекрасным:
– Зачем ты тренировалась?
– Затем, что раньше тебя было не обмануть! – Она наигранно разозлилась, округлив глаза. – Ты злодей! Мало того, что не пожалел меня, когда я притворно плакала, так еще и сказал, чтобы я плакала погромче, мол, тебе нравится доводить окружающих до слез!
Требовать, чтоб тебя жалели за притворные слезы, а потом еще злиться, что не жалеют? Что за вздор. Но девушка смотрела
