Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

— Я была ребёнком, — добавляет Афина. — Афродита была ребёнком.

Гермес обнимает её за плечи:

— Мы все были детьми. А ты нас сломал навсегда.

Кронос пытается возразить — и тут же сдаётся. Мы знаем: даже если он подберёт слова, их не хватит. В конце концов он ищет глазами помощи у Реи.

Рея Лайвли гладит его по щеке — с такой любовью, что меня пробирает до мурашек.

— Я влюбилась без памяти в того, кем ты был, когда мы познакомились, — говорит она тихо. — Ты был чуть безумным, любил риск, и с тобой всё было прыжком в пустоту. Прыжком, на который я шла, потому что знала: ты меня не подвергнешь опасности. А когда Гиперион и Крио ушли, и всё легло на тебя… ты изменился. Твои прыжки в пустоту стали пугать. Парализовать. Я больше не была уверена, что выживу. А потом ты изменил мне. Разбил сердце так, как никто и никогда. Что-то во мне сломалось в тот день, когда ты сказал, что сделал ребёнка другой. Я начала тебя бояться. Я подчинялась, потому что больше всего боялась, что ты навредишь моим детям. Я подыгрывала тебе — и внутри меня зрела тысяча планов, как тебя убить.

— Рея…

Она жестом велит ему молчать.

— Ты зашёл слишком далеко, Кронос. И ты никогда не остановишься, пока в тебе бьётся сердце. Ты не можешь измениться и не хочешь. Твоя история должна закончиться здесь. Сейчас.

Я была готова ко всему, только не к тому, что Рея подтолкнёт его убить себя, а не меня. Но я понимаю её слова. Смотрю на неё иначе. Она тоже была неправа со своими детьми, и всё же — не знаю почему — я виню её меньше. И понятно, почему именно она говорила в лабиринте правду.

Рея накрывает его руку с пистолетом и направляет ствол себе в грудь. Ведёт её спокойно, как мать, которая учит ребёнка ходить: мягко, терпеливо, с влажной улыбкой.

— Ты разрушил эту семью. Не хочешь исправить? Не хочешь всё вернуть? Семья превыше всего.

— Семья превыше всего, — эхом повторяет Кронос. Смотрит в пустоту, будто в трансе. Снимает пистолет с предохранителя.

Его глаза цепляются за мои. Холодный озноб простреливает позвоночник и застревает у основания шеи. Пол-лица я уже не чувствую — настолько больно, настолько высок адреналин.

— Я выбираю себя, Артемида, — шепчет. — Но ты ведь знала. Потому и предложила сыграть. Ты знала, что я никогда не принесу тебя в жертву. — Уголки его губ устают и дрожат в уставшей, болезненной улыбке.

Я не отвечаю. Жду, когда он нажмёт на курок.

Он не отводит взгляда:

— Elpízo na se xanasynantíso se mia álli zoí.

Движения я не вижу — только слышу выстрел. Красное пятно расползается по его белому свитеру. Рот распахивается от боли. Он хватается за воздух. По щеке скатывается ещё одна слеза. Он падает на колени. Тело мотает, выискивая равновесие. Потом валится на бок и замирает. Он попал в сердце. Точный выстрел.

В абсолютной тишине я нахожу силы спросить:

— Что это значит?

Хайдес уже подхватывает меня на руки:

— «Надеюсь снова встретить тебя в другой жизни», — переводит он.

Я шумно втягиваю воздух.

И, глядя на безжизненное тело Кроноса, вдруг с силой накрывает вся усталость и вся боль, накопившиеся за этот день. Рана снова пульсирует. Я стону.

Я сжимаю зубы и борюсь, чтобы не закрывать глаза, но это партия, которую мне не выиграть. Пешка уходит с игрового поля. Я улыбаюсь — я победила. Я улыбаюсь — я чувствую себя непобедимой. Я улыбаюсь — потому что парень, который держит меня на руках, больше не увидит лицо человека, что причинил ему столько боли.

Я улыбаюсь, потому что я не Артемида. Я — Хейвен. И этого достаточно.

Перед тем как погрузиться во тьму, я слышу раздирающий крик Хайдеса.

Глава 58. СЕМЬ ЖЕРТВ

Ариадна, дочь критского царя Миноса, влюбилась в Тесея.

Она помогла ему убить Минотавра и бежать из лабиринта благодаря знаменитой красной нити — и в итоге сбежала вместе с ним.

Добравшись до Наксоса, самого большого острова Киклад, Тесей бросил её — оставил там, грустную и одинокую, пока не пришёл Дионис. Отсюда выражение «piantare in (N)asso» — «бросить, покинуть кого-то», ровно как Тесей поступил с Ариадной.

Когда я открываю глаза, сразу понимаю, что-то не так.

Первое, что вижу, — тёмное небо над собой. Развожу руки и ладонями понимаю: лежу на траве.

Да, с этим определённо что-то не так. Помню, как отключилась на руках у Хайдеса, когда он нёс меня в медблок. Помню, как вышла из лабиринта — живой, хоть и последней. Кронос победил. Кронос… мои игры… он покончил с собой.

Я рывком сажусь — от резкого движения кружится голова, но я упираюсь ладонями в землю и выравниваю дыхание.

Смотрю вокруг. И сердце пропускает два удара.

Я всё ещё в лабиринте.

Там же, где встретила Рею, моего отца и Минотавра. Только теперь здесь никого нет.

Если приглядеться, сам лабиринт тоже изменился. Живые изгороди облетели — на них больше нет красных цветов. Трава, из которой они сплетены, почти высохла.

Я трогаю лицо, вспоминая мачете, которое полоснуло меня справа, когда отец ударил. Боли больше нет. Пальцы скользят по ровной, целой коже. Разреза нет. Как такое возможно?

Позади что-то шуршит. Чьи-то шаги по траве.

— Проснулась, — говорит голос.

Я оглядываюсь — и вижу, как фигура обходит меня полукругом и выходит вперёд. Это Аполлон. В строгом костюме, с длинными каштановыми волосами, распущенными по плечам.

Выражение у него страшит меня. Не потому, что злое или жёсткое — наоборот: он боится меня.

— Что я здесь делаю? — спрашиваю почти шёпотом.

Он колеблется. Замечаю: за спиной он что-то прячет.

— Ты здесь ради игры, Хейвен.

Словно он заговорил на другом языке.

— Прости, не поняла.

— Ты из лабиринта никогда не выходила.

Я уставляюсь на него, ожидая, что он скажет, будто шутит. Но секунды идут, и Аполлон ничего не добавляет. Я срываюсь на смех — истеричный, от паники и неверия. Это розыгрыш. Так не бывает. Я помню всё, что сделала в лабиринте. Помню маски, красные цветы, бег по вершинам изгородей, огонь, отца-предателя… Всё.

Аполлон показывает куда-то