Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева

Михаил дернулся от неожиданного удара и, пытаясь развернуться, чтобы высмотреть обидчика, только потерял равновесие и рухнул со ступенек.

Прикрывая рот рукой, дабы сдержать предательский смех, я юркнула за угол веранды и помчалась к скотному двору. На бегу расхваливаля своего фамильяра, который восседал у меня на плече с видом победителя, тщательно отряхивая свои крохотные лапки.

— Молодец! Может, хоть так у молодого боярина мозги на место встанут.

Я так залюбовалась стайкой розовых поросят, с визгом носящихся по двору, что совсем потеряла счет времени.

— Ваше сиятельство! — пропыхтела запыхавшаяся Глафира. — Я уж вас по всему дому ищу. Барыни пробудились. Вам надлежит в их покои, кровати застелить да порядок навести. Простите, что смею напоминать, — пробормотала служанка, опустив глаза.

— Ну что ты, Глашенька, — поспешила я успокоить ее. — Не твоя же это блажь, а Софьи Николаевны прихоть.

— Смотрю я на вас, княжна, и диву даюсь, — протянула Глафира, задумчиво глядя на меня. — Речи-то у вас больно мудрые, не по годам, а с виду вы сущий ребенок.

Мне нечего было ответить на это замечание, и я постаралась сменить тему.

— Глашенька, вот что мне непонятно: как же я буду убирать, если ничегошеньки не умею?

— Мне приказано вас обучить, — вздохнула она, и мы направились в усадьбу.

Я застыла у кровати, не в силах отвести взгляд от вздымающейся перины — непостижимо огромной, словно снежная горка. Не представляла, с какой стороны подступиться к этой пуховке, как взбить и вытряхнуть пыль? Не смея мне помочь, Глафира прятала глаза. Я, собравшись с духом, шагнула к углу кровати, вцепилась в край перины обеими руками и дернула изо всех сил. Громада осталась недвижна, словно насмехаясь над моими усилиями.

— Василиса, — прозвучал пренебрежительный голос Алены. — Ты только посмотри на эту неуклюжую.

— Сама попробуй, — не сдержалась я, уязвленная колкостью.

— М-м… Мы боярские дочери, и нам не пристало пачкать да трудить ручки, — с горделивой усмешкой заявила она, окидывая меня ехидным взглядом.

— А я княжна и, смею заметить, по статусу стаю повыше вашего боярского, — парировала я, метнув в нее словесную шпильку.

— И где же твой род? — ехидно прищурилась Василиса. — Вот приеду в академию, всем расскажу, что мне прислуживала сама княжна Распутина. Вот потеха будет!

Ее колкость задела меня за живое. Схватив подушки, я с яростью швырнула их в центр постели, следом полетело одеяло, затем покрывало, образовав бесформенную груду. Подойдя к ведру, я пнула его ногой, и хлынувшая вода мгновенно впиталась в ворс ковра, оставив темное пятно. Отряхнув руки, словно смывая с них пыль, я с улыбкой посмотрела на девочек, чьи глаза округлились от изумления, наблюдая за моей выходкой.

— Вот теперь точно будет о чем рассказать в академии, — съязвила я и, с гордо поднятой головой, спокойно покинула покои.

Едва успела я переступить порог своей комнаты, как в них вихрем ворвалась Софья, а следом за ней — и две ее дочери.

— Что ты натворила в покоях Алены⁈ — голос ее звенел от ярости, казалось, еще немного, и пол под ногами затрещит.

— Я сделала то, что было в моих силах, — ответила я, сохраняя невозмутимость и скользнув равнодушным взглядом по девочкам, этим двум маленьким копиям матери.

Длинные светлые ресницы, словно тончайшие кисти, обрамляли их выразительные голубые глаза. Аккуратные носики, крохотные ротики — всё это придавало им вид изящных кукол. Василиса же вступала в пору зрелости. Грудь ее уже тронули округлые полушария, едва ли второго размера, талия тонка, как лоза. До материнских форм ей еще далеко, но первые признаки широких, соблазнительных бедер уже проступали сквозь ткань платья. Алена же, в отличие от сестры, оставалась плоской, как доска. Да и что тут удивляться? Ей всего тринадцать, и в глазах ее порой мелькала зависть, когда она смотрела на расцветающую сестру.

— Я смотрю, ты с гонором да остра на язык, — протянула Софья, в голосе её зазвучали стальные нотки. — Ничего, и не таких строптивиц усмиряла, шелковыми становились. Раз перину поднять тебе не под силу, значит, двор мести будешь да моим девочкам прислуживать. А вздумаешь еще что-нибудь выкинуть — останешься без еды. Голод хорошо отрезвляет ум.

Я лишь пожала плечами, не удостоив вопросом, откуда она знает, что голод влияет на ясность ума. Лишний скандал мне сейчас был совсем некстати. Голод тоже не прельщал. До сих пор иногда хотелось про запас припрятать кусок недоеденного хлеба. Но просить Хромуса таскать мне снедь исподтишка означало заложить зерно воровства в его крохотное сознание. И без того стоило огромных усилий внушить ему, что красть сафиры — дурной тон.

Дворник Серафим, словно добрый волшебник, смастерил мне из тонких прутьев метлу, точно по моему росту. Научил премудростям подметания, и я с энтузиазмом принялась за дело. Сперва труд показался забавой, но вскоре ладони пронзила острая боль, сменившаяся нестерпимым зудом. Взглянув на руки, я с изумлением увидела вздувшиеся, лопнувшие волдыри, саднившие немилосердно.

Вскинув голову, я окинула взглядом пустой двор, но спросить, что за чертовщина со мной приключилась, было не у кого. Прислонив метлу к шершавому стволу яблони, побрела к дому, но на крыльце, словно коршун, поджидала Софья. Наверняка следила, не спуская глаз.

— Почему работу бросила? — процедила она ледяным тоном.

Я молча протянула ей ладони, беспомощно разводя руками:

— У меня с руками что-то неладное. Может, к целителю обратиться?

— Нечего Анатолия Радионовича по пустякам беспокоить. От мозолей на руках еще никто не умирал. Вечером Глафира лопуха привяжет, к утру всё заживет.

Связываться с разъяренной фурией не было ни малейшего желания. Я обреченно вернулась к своему орудию пыток, вцепилась в шершавое древко и, закусив губу, сдерживая рвущийся наружу стон, вновь принялась за проклятую работу. Руки налились свинцом, каждый взмах отдавался мучительной болью, а в голову настойчиво заползали крамольные мысли о дерзком побеге из этого ада.

— Довольно! — рявкнула Софья, и я судорожно вздохнула, чувствуя, как долгожданное облегчение волной окатывает всё тело. — Ступай в дом. Примешься за влажную уборку.

Капиталина, еще одна служанка в доме Соловьевых, высокая, статная женщина лет сорока, с роскошной гривой темно-русых, непокорно вьющихся волос, чуть вздернутым носом и губами цветом спелой вишни, подавая мне ведро с водой и тряпкой,