Отрада - Виктория Богачева
— Оставь девку, — велела ему Верея. – Она с тобой никуда не пойдет.
— Это ж кто так решил? – он закряхтел от злости. – Ты не лезь, куда не следует. Пойдет, еще как пойдет. И в ножки поклонится, что вуй Избор ее, дрянь такую, замуж выдал, к мужу ладному пристроил, когда у нее самой ни красы, ни стати нет!
Совладав со страхом, что захлестнула ее при виде дядьки, Отрада подняла голову и встретилась взглядом с Избором, у которого аж лицо перекосило от бешенства на беспутную девку.
После злых его слов стояла она, как оплеванная. Щеки горели огнем, к горлу из самого нутра поднималась тошнота. По сторонам смотреть ей было совестно. Добро, хаял ее при родне, в избе. Но не на глазах же у чужих людей! И добро, при бабах да стариках. Но Храбр ведь – муж! Как она в глаза-то ему теперь взглянет... Тут бы под землю со стыда провалиться, прямо в Навь!
— Я не твоего рода, — набравшись храбрости, сказала Отрада, и голос ее не дрогнул. Злость придала ей сил.
Нечего ей уже было бояться. И так опозорил, как мог, ее дядька.
— Что ты там лепечешь, дура?! — Избор рванул к ней через всю горницу, силясь поймать за руку, и она отшатнулась от него прочь, перебежала на другой край стола.
Храбр мрачно смотрел то на Избора, то на девку, то на знахарку, но вмешиваться в их перепалку не спешил. Только хмурился все пуще и пуще, наблюдая, как дядька наступает на отпрянувшую к стене Отраду.
Все же не стерпев, кузнец шагнул вперед и преградил Избору дальнейший путь. Глядеть, как шугают девку, ему было противно.
— Что я не твоего рода! — гордо задрав голову, Отрада шагнула в сторону, выходя из-за спины кузнеца.
Он ей никто, и она не смела за ним хорониться. И так срам и позор, что при нем с вуем закусилась.
— Не пойду я с тобой! Лучше до смерти госпоже Верее служить буду, чем при тебе в родной избе, которую батюшка мой возвел, в клети жить!
— Ах ты, расщеколда! Ишь чего выдумала – по чужим избам шляться, гузкой вертеть! — взревел Избор и замахнулся сжатой в кулак рукой.
Отрада успела вскинуть ладони, оберегая лицо, но дядька так и застрял с занесенной для удара рукой, когда Храбр перехватил его в воздухе, сжав запястье. Вроде не шибко и сжал, едва ли не двумя пальцами держал, а мужик с трудом подавил постыдный, бабий визг и чуть на цыпочки не взвился, силясь вырваться их железной хватки. В кузне-то Храбр тяжеленный молот тягал, запросто мог Избору и кости переломать, коли силушку бы приложил.
— А ну пусти меня! — рявкнул Избор, и, выждав немного, кузнец разжал запястье.
Дядька Отрады тотчас дернул руку на себя и прижал на пару мгновений к груди, а затем обжег Храбра лютым, взбешенным взглядом.
— Я тебе в отцы гожусь, а ты смеешь на меня руку поднимать! Мало тебя твой батька в детстве полосовал, так и не выучил...
Глаза кузнеца блеснули нехорошим огнем, ноздри затрепетали от едва сдерживаемого гнева, и заметившая это Верея поспешила вмешаться. Шагнув вперед и оказавшись как раз напротив Избора, она приподняла голову с заплетенными и уложенными коруной косами и сказала ему ровным, спокойным голосом.
— Непотребство ты творишь здесь. Ступай подобру-поздорову, пока отпускаю. Еще хоть слово молвишь – до смерти своей шага в твою избу не ступлю, ни от кого из твоего рода беду не отведу! Отвернется от тебя Светлая Макошь, уж я об том позабочусь!
От таких речей присмирел даже без меры взбешенный Избор.
Поглядел на знахарку, потоптался на одном месте, мазнул по Отраде злым взглядом да и ушел прочь, махнув рукой. На прощание дверью шибанул, что было дури – как бы с петель после такого удара не отвалилась.
Переведя дух, Верея поглядела на кузнеца с девкой и покачала головой. Храбр тяжело дышал, и у него в ушах все еще звучали последние слова Избора, сказанные про отца. Бледная, что сметана, Отрада сползла по стене на лавку и, умостившись на самом краешке, спрятала в ладонях пылавшее стыдом лицо. Плечи ее слегка подрагивали.
Кузнец, справившись с собой, молча поклонился знахарке, посмотрел на Отраду, которая ничего вокруг себя не замечала, и ушел из избы вслед за Избором. Шум его шагов заставил Отраду вскинуть голову и подорваться с лавки прежде, чем Верея поспела ее окликнуть.
— Погоди! — она слетела с крыльца и едва не врезалась в спину послушно застывшего на месте Храбра – в самый последний момент умудрилась остановиться, чиркнув носом по его рубахе.
— Я поблагодарить тебя хотела... — Отрада посмотрела на кузнеца, когда тот к ней развернулся, и улыбнулась бледной улыбкой – тенью от ее прежнего веселья. — Что вступился за меня перед вуем.
Она поспешно отвела взгляд, когда уразумела, что слишком долго глазеет на его ладные, широкие плечи, и на бьющуюся жилку, что выглядывала из-под ворота рубахи на шее.
— В этом нет нужды, — Храбр покачал головой.
Он собрался сказать что-то еще, но внезапно его лицо посуровело, а из взгляда ушла вся мягкость. Не добавив больше ни слова, он резко отвернулся и зашагал прочь, оставив ошеломленную Отраду глядеть ему вслед да хлопать глазами.
— Неужто я его чем-то обидела?.. — прошептала она, в задумчивости прикоснувшись пальцами к губам.
Подхватив поневу, Отрада вернулась в избу, где столкнулась с Вереей, которая наблюдала за ними, стоя на крыльце.
— Я его обидела чем-то? Или тошно ему глядеть после всего, что вуй Избор наговорил?..
— Не тревожься об этом, милая, — Верея покачала головой. — У Храбра... у него всегда свое на уме. Не твоя печаль.
Она скрылась в избе, и Отрада еще немного потопталась снаружи на крыльце. Нетрудно сказать: не тревожься, не твоя печаль. А как не тревожиться, коли сердце в беспричинном стуке заходилось? Да щекам враз сделалось жарко, а губы пересохли, словно не пила она целую вечность? И мысли в голове все спутались, дурные с добрыми перемешались, и не ведаешь уже, о чем волноваться: о злых, лживых наветах вуя Избора али о натруженных руках кузнеца, о закатанных по локоть рукавах рубахи, о