Отрада - Виктория Богачева

Отрада тряхнула головой и резко заскочила в избу, и еще долго прикладывала к пылавшим щекам ладони, смоченные прохладной водицей из ковша.

19.

Не минуло и пары дней, как поселилась Отрада у знахарки Вереи, когда мальчишки разнесли по поселению добрую весть: в лесу услыхали они первую кукушку. Наступила пора сеять девкам лен.

Пришлось сызнова топить баню. Тщательно выкупавшись накануне вечером, по утру, в день сева, Отрада не заплела в косу длинные, густые волосы. Тщательно расчесала их зубастым гребнем и оставила распущенными струиться по плечам и спине, укрывая ее плотным, блестящим плащом. Пока водила гребнем, все приговаривала.

— Уродись, наш ленок, белым, волокнистым...

Надела Отрада прежде не носимую, длинную льняную рубаху до пят, которую достала из сундука с приданным. Его накануне притащил и бросил у захаркиного порога старший сын вуя Избора Радко. Молча грохнул сундуком о дверь и ушел с глаз прежде, чем Верея вышла встретить незваного гостя в сени.

Уж не ведала Отрада, пригрозила ли знахарка вую, али сам он опамятовался, али иное что приключилось. Радовалась, что вернулось к ней любовно спряденное да вышитое, натканное приданое: рубахи да рушники, полотнища укрывать постель молодых, беленная тканина, нитки, узорчатые пояски да украшения девичьи.

Вот и вышла Отрада из избы, как полагалось, в новенькой, густо расшитой узорами рубахе, которую каждая девка али баба надевала, чтобы сеять лен, да прихватила с собой лукошко, еще батюшкой для нее смастеренное. Никак Лучка, жена Радко, его в сундук сунула. Не посмела против установленных Богами запретов идти, отбирать у Отрады то священное, благодаря чему земля каждую весну дает богатый урожай.

Пока спускалась к реке да шла к поселению, повстречала немало знакомых девок и баб на пути: все собирались у избы старосты Зоряна. Русана, старшая невестка его, поведет за собой женщин на поле. А вот мужи же, напрочь, сидели в избах да на них, простоволосых, глядеть не смели. Правда, всякий раз находилась ватага отважных молодцев, кто не чурался строгий запрет нарушать. Вот и нынче своими скрытыми перебежками за заборами да избами поднимали они пыль с двух сторон от дороги, по которой девки с распущенными косами, словно ручейки, стекались к избе старосты.

Поймают их – так выдерут, что на лавку не присядут, пока лен не взойдет.

Без привычной тугой косы легко и свободно было Отраде. Теплый весенний ветер остужал раскрасневшееся от быстрой ходьбы лицо, мягко касался густых волос, отливавших на солнце медью.

— Ох, напрасно Забавка нос так воротит. Еще не сосватал ее никуда староста, а она уже княгиней себя мнит, не меньше.

Отрада обернулась на веселый голос, раздавшийся у нее за спиной, и темнобровая Истома, заметив ее, подмигнула, ничуть не смутившись. Отец у нее удачным торговцем был, на ярмарках его товары всегда охотно брали, потому-то ей над старостиной внучкой не страшно было потешаться.

— Да уж коли рожоного ума нет... — ее подружка, Добруша, сверкнула белозубой улыбкой и откинула за спину волосы цвета молодой ржи.

— А ну цыц, пустобрехи, — на них обеих шикнула Неждана, неведомо почему затесавшаяся в толпу, а не стоявшая нынче с гордым видом подле Русаны.

Девушки присмирели, но токмо по первости, и уже вскоре до Отрады вновь долетели их заливистые, приглушенные смешки.

— Радка! — когда пошли они вслед за Русаной на поле, на нее со спины налетела запыхавшаяся Стояна. — Ох-батюшки, едва не припозднилась. Все мать! Упрятала куда-то рубаху мою, насилу нашла!

И подружка, откинув за спину надоедливые волосы, горделиво повела полными, покатыми плечами, показывая богатый узор, положенный на ворот рубахи.

— Красота какая, — искренне похвалила Отрада, которая была рада и улыбчивой Стояне, и ее рубахе, и просто идти вместе с подругой, и впервые за долгое время не тяготиться смурными думами.

— Ну, до тебя мне еще далече! — со смешком отозвалась Стояне, и в ее карих глазах блеснула лукавая улыбка. — Но кое-что и я сдюжила!

Переговариваясь и непрестанно смеясь, они дошли до поля, где Русана из огромного мешка отсыпала каждой бабе да девке в лукошко щедрую горсть семян, не обделив и Отраду. Вражда – враждой, а гневить Богов да портить посевную не смел никто.

На небе не было ни облачка, и все говорили, что это добрая примета. Под лучами теплого, ласкового солнца женщины развязали пояса да поневы, а после сняли и нарядные, новенькие рубахи и остались, в чем мать родила.

Для того, чтобы лен уродился долгим, с высокими стебельками, у которых волокно при прядении скручивается в крепкую нить, сеяли его нагими.

— Батюшка-лен, батюшка-лен, ты уж сжалься над нами, уродись долгим, чтоб наткали мы себе одежу, — Русана первой пошла по полю, заведя обрядовые причитания.

Следом за ней двинулись и все остальные, и каждая просила лен уродиться долгим и крепким, сжалиться над нагой женщиной и дать ей одежу. А немного погодя затянули веселую песню, чтобы сподручнее было сеять.

— Спосеяли девки лен,

Спосеяли девки лен.

Девки лен, девки лен…

Ходи браво, девки лен.

Сеять лен было нетрудно. А вот полоть, рвать, молотить, сушить, мочить, стлать, мять, трепать да чесать – куда сложнее. Но всему – свое время, и потому, бросив в черную землю последние зернышки, облачились бабы да девки обратно в рубахи и поневы. А вот кос никто из них не заплел – не полагалось, иначе не уродиться лен длинным да крепким. И работой никакой им трудить себя не полагалось, окромя стряпания.

Вечером, когда вся община собралась на пир – посеяли ведь все, что намеревались, Отрада и Стояна по давней привычке ускользнули к реке, в березовую рощицу. Играть на берегу возле склонившегося к воде дерева они повадились еще девчушками. Там делились друг с другом первыми тайнами, там прятались от разгневанной матери Стояны, там же насмешничали над мальчишками.

— Что делать теперь станешь? Так и будешь у знахарки жить?

Отрада вздохнула и пожала плечами. Она забралась на толстую ветку, стелившуюся над рекой, и болтала в воде босыми ногами. Стояна, умостившаяся на берегу, обняла себя за колени и положила на них подбородок, натянув пониже задравшуюся поневу.

От воды тянуло приятной прохладой. Окутавшую берег тишину нарушал их неспешный разговор да редкий плеск рыбы.

— К вую точно не вернусь! — сказала Отрада, тряхнув